- Вы с ним только на дворе беседуйте, - попросила Вустя, - потому что если, проснувшись, увидит, что в хате, схватится за топор, бежит во двор и начинает рубить! Уже вырубил и сирень, и бузину, принялся за вишни и яблони...
- Все ясно, - почти весело потер ладони врач. - У вашего мужа синдром закрытого помещения.
- Да не знаю, то ли это циндрон или не циндрон, - заплакала Вустя, - но и на телеге, пока едет да спит, то ничего, а проснется - соскакивает на землю и рубит, что видит.
- Синдром движения или перемещения в пространстве, - еще с большим удовольствием потер руки врач. - Нет ничего проще, как лечить такие случаи.
- Ох, хотя бы! - взмолилась на него Вустя. - Да я вам и вишневочки, и индейку приготовлю, и...
Врач прервал поток ее обещаний.
- Наука не нуждается ни в каких вознаграждениях. Для нее главное торжество ее идей. А с вашим мужем сделаем так...
"Молодой, да ранний", - восторженно подумала Вустя, слушая врача.
А совет его был такой: вывезти сонного Петра в степь, выпрячь коней из телеги и так оставить. Беззаботный проснется, полежит, посмотрит - потолка над головой нет, движения тоже нет. Для синдромов - никакой поживы. Вот так полежит - и вылечится сам по себе.
КОЗОЭПОПЕЯ
(Конклюзия)*
______________
* Окончание.
Где-нибудь в другом месте совет врача выполнили бы просто и без лишних выдумок. Где-нибудь, да только не в Веселоярске.
Здесь же все сделали по-своему. Петра действительно вывезли в степь, но не просто в степь, а на Шпили, так что телега, на которой спал Беззаботный, была видна отовсюду! Под Шпилями же собралось довольно веселое товарищество, чтобы проследить, как проснется Петро и что он будет делать.
Петро спал долго и сладко. Жаворонки пели над ним - только убаюкивали еще сильнее. Солнце припекало - он только разомлевал. Но подал голос желудок, Петро прислушался к его голодному зову, еще малость полежал с закрытыми глазами, а потом наконец проснулся окончательно. Взглянул вверх не потолок его хаты, а небо. Взглянул вокруг - неподвижный, как сон, простор. Пошарил за поясом - топор торчал там, но рубить не хотелось. Да и не просто не хотелось, а противно было от самого воспоминания о рубке. Петро сел на телеге, протер глаза, потянулся, почесал грудь, потом выдернул топор из-за пояса, размахнулся и швырнул как можно дальше от себя. Выбросил топор и засмеялся. Потянулся с еще большим удовольствием и засмеялся еще громче. Соскочил с телеги, походил немного, вроде бы даже затанцевал, потом захохотал во всю мощь:
- Го-го-го! Га-га-га!
А снизу, от подножья Шпилей, вторили ему обрадовавшиеся веселоярцы: