- В этом что-то есть, - оживился Тавромахиенко. - Правда ведь, Пшонь, здесь что-то есть?
- Повторите, я запишу, - пробормотал тот.
- Только не на землю, - раздумывая, сказал Конон Орестович. - Потому что за землю можно ухватиться, трава там какая-нибудь, корни, то да се, антеи всякие хватались. Надо на аспальт.
- Можно и на асфальт, - согласился поп.
- Но, но, - Тавромахиенко снова и снова окидывал отца своим разбойничьим взглядом, - туша у вас, отче, должен сказать, - страшное дело! Тут уж не руками надо, а разве что подъемным краном. Почему бы вам не посоревноваться с краном?
- Человеческое человеческого просит, чадо мое, - вздохнул отец Лаврентий.
Тавромахиенко углубился то ли в колебания, то ли в задумчивость, но Рекордя не дал ему времени на эти интеллигентские штучки, подошел поближе, повертел ключиками, хихикнул:
- Что, слабо?
- Ну, ну, осторожнее, прошу! - поднял плечи Тавромахиенко.
Но на Рекордю не действовали никакие слова. Он был человеком интереса и не мог позволить, чтобы собственный интерес ускользнул из-под самого носа. Прихожане идут к отцу Лаврентию с приношениями, а кто угодит ему, будет иметь приношения безграничные и бесконтрольные. Кто же от такого откажется, какой дурак? Кики-брики!
- Могу посоветовать, - великодушно заявил Рекордя.
- Секундочку! Запишем, - спохватился Пшонь.
Тавромахиенко нетерпеливо отмахнулся от его назойливости.
- Так что у тебя? - обратился он к Рекорде.
- Значит, так, - принялся тот загибать пальцы. - Батюшка - раз, асфальт - два. Поднять его над асфальтом - три.
- Не морочь головы, знаем без тебя.
- А как поднять, могу посоветовать.
- Ну?
- За уши!
- Как, как?
- Уже сказал, кики-брики!
Идея граничила с гениальной. В самом деле, кто и как мог бы управиться с гигантской поповской плотью, с ее стальными мышцами, налитой свинцовой тяжестью, задубевшей, как тысячелетние догматы той великой химеры, служителем которой был отец Лаврентий! А тут так просто и весело: за уши! А что такое ухо? Хрящ. Мертвая субстанция. Ни мышц, ни силы, ни прочности. Рудиментный пережиток, как сама церковь и религия.
- Слыхали, отче? - спросил Тавромахиенко.
- Слыхал и внял.
- Согласны?
- Нимало вопреки глаголю.
Тавромахиенко еще раз ударил стальным глазом по батюшке. Уши у того маленькие, как две фасолинки, не за что и ухватиться. Да еще и приросли к голове - пальца не просунешь. И все же маленькие хрящики - это не полторацентнерный сгусток мышц и дикой поповско-штангистской силы.
Согласие было двусторонним. Теперь надлежало решить процедурные вопросы.