Ни малейшей реакции или возгласа удивления у всех присутствующих за этим столом моя фамилия не вызвала. И мне потребовалось вдумываться в их мысли, чтобы получить еще и подтверждение тому, что меня здесь ожидали.
Чан Ли обменялся вежливыми поклонами с каждым из нас и представил своих заместителей:
— Мои заместители — Томас Блейк и Энли Караш.
Блейк был рассержен и не считал необходимым это скрывать. Упрямо поджав губы, он едва заметно кивнул Рэндону и едва ли удостоил даже взглядом Шокка и меня. Нет, это не было айкмановским вариантом преднамеренно-негативного отношения к Смотрителям, просто Блейк был зол на всех нас без разбору. Может быть, его бесила неспособность «Эйч-ти-ай» противостоять «Карильону» и сохранять самостоятельность компании, могло быть также и то, что он был лишён возможности теперь соревноваться с Чаном Ли в борьбе за должность последнего, должность, которую Блейк страстно желал.
Караш выглядела более флегматично, нежели оба мужчины, и, безусловно, вела себя намного вежливее, чем Блейк. Она производила впечатление человека умного, склонного к пониманию политики новой корпорации, занимавшего позицию наблюдателя и готового выстоять, несмотря ни на что, какие бы бури и потрясения не обрушились бы на прежнюю компанию.
Но следовало принимать во внимание и то, что те не очень долгие годы, которые она, судя по ее возрасту, провела в «Эйч-ти-ай», вряд ли могут считаться огромным жертвоприношением — наоборот, она теряла гораздо меньше, чем могла приобрести. Исходя из этого, она была наиболее верным кандидатом в наши союзники из всех троих. После того, как ритуал обмена поклонами завершился, Чан Ли пригласил нас сесть.
— Усаживайтесь, пожалуйста, мистер Келси-Рамос, и вы, джентльмены. Не сомневаюсь, что у вас есть ко мне множество вопросов.
— Да, действительно, это так, — согласился Рэндон.
Мы уселись, а Каландра вместе с двумя нашими охранниками отошла к стене позади нас.
— Прежде всего, я хотел бы передать приветствие от моего отца, лорда Келси-Рамоса и от всей «Группы Карильон».
Сидевшая у стены, почти прямо за спиной у Чана Ли, женщина была настолько ослепительна, что каждый раз, когда мне приходилось смотреть на него, мой взгляд невольно останавливался на ней.
Эта уловка была, разумеется, стара, как мир, но не менее действенна от этого. Женщина была самой красивой из всех, кого мне когда-либо доводилось видеть. Её поза, довольно непринужденная, но без тени чего-то необычного или вызывающего, давала возможность проследить за мягким изгибом линии ее грудей, округлыми бедрами, в то время, как застенчивое выражение лица в нежном обрамлении прически в античном стиле, слишком дорогой для ее предполагаемого статуса в корпорации, выглядело весьма соблазнительно. Наши взгляды неизменно встречались. Стоило мне лишь повернуться в ее сторону, и губы ее складывались в едва уловимую, но соблазнительную улыбку. Но сколько бы раз в жизни ей ни приходилось расставлять силки, ясно, что со Смотрителем она имеет дело впервые. Даже тогда, когда мое тело стало недвусмысленно реагировать на все ее прелести, сквозь обманчивую соблазнительность стали проступать несколько иные чувства и намерения, и под их наплывом моя страсть постепенно улетучилась. Внутри она оставалась холодной, желавшей повелевать и манипулировать, нагло забавляясь при этом — в общем, мысли её настолько не вязались с внешним обликом, что весь этот соблазн становился просто вульгарной пародией, вызывавшей одновременно сожаление и отвращение, но никак не страсть. Я в последний раз решил заглянуть ей в глаза, надеясь увидеть свидетельство того, что она потерпела фиаско, но отвел взор, сам не зная почему.