– И ничего я не говорю.
Адашев проснулся, взглянул на часы и сел на диване.
– Ничего себе! Десять…
– Нормально. Как раз с полчаса назад звонил некто Ольгерт.
– Ольгерт. Просто Пер Гюнт какой-то.
– Так он и говорил с акцентом. С небольшим таким.
– И что говорил, с акцентом?
– Что ждет в Москве.
– Ни фига себе…
– Да нет, – поправился Волков, – в гостинице «Москва».
– А я уж думал… Ну что, поехали?
– А надо тебе со мной ехать?
– Ну, знаешь! Во всех боевиках как раз в тот момент, когда товар против денег, самая стрельба и начинается. Куда ж ты без меня? Пропадешь.
– Ну, поехали, – Петр надел пиджак, взял пакет с футболкой и ключи.
– А парабеллум? – Александр заправлял рубашку в брюки.
– Нет резона. Если ждут нас, так все равно упредят. А не ждут – глупо волыну таскать. Мы же не к шпане едем.
– Слушай, а она у тебя здесь, дома?
– Имею право.
– Дашь пострелять как-нибудь? Очень люблю. Я же и многоборьем ради этого, в частности, занимался.
– Постреляем. Готов? Поехали. Они спустились вниз, вышли из парадной, сели в машину и не спеша поехали в сторону Каменноостровского проспекта. На часах было около одиннадцати вечера, но ощущалось это только по тому, как опустели улицы.
Оставив машину на стоянке у фасада, Волков и Гурский пошли к главному входу. Петр шел спокойно, а Гурский поглядывал по сторонам, будто бы высматривая знакомых.
– Бессмысленно, Саша. Если здесь засада, все равно не успеем ничего. Да и пока кто-нибудь из них не дернется, ты ничего и не заметишь. А дернутся – уже поздно будет. Так что дыши ровнее.
– Дай-ка мне пакет. Ко мне пришла, пусть от меня и уйдет. Хоть так, хоть эдак. Тебе-то чего подставляться.
– Держи.
Они вошли в просторный холл, подошли к лифтам и поднялись на четвертый этаж. Вышли из кабины лифта и, пройдя по пустому коридору полтора десятка шагов, подошли к нужному номеру.
Гурский собрался.
Волков расслабился и постучал в дверь.
– Да! – ответили из-за двери.
Волков открыл дверь номера и вошел первым, Александр – за ним.
В небольшом прохладном номере их встретил молодой мужчина среднего роста, худощавый, но жилистый. Светло-русые волосы его были зачесаны назад. Голубые глаза служили не для того, чтобы что-нибудь выражать, а для того, чтобы смотреть и оценивать расстояние до собеседника, взаимное расположение относительно окон и двери и многое другое, что отметил, в свою очередь, про себя и Петр Волков, сразу распознав и оценив по достоинству в посланце Валерия Алексеевича профессионала. Увидев, что в комнату вошли двое, тот чуть переместился в пространстве и встал так, что яркий еще свет из окна стал бить Волкову в глаза, а за спиной Адашева-Гурского оказалось кресло, развернутое к нему спинкой.