Когда все же квартиру профессора удосужились вскрыть, то ничего не обнаружили кроме кусочков собачьего кала (бедный профессор) и пятен вороньего помета (несчастный пес).
2.
Я все чаще и чаще вспоминал, как судьба соблаговолила познакомить меня с графом Дебилом (далее я перестал называть его графом, поскольку приставка, содержащаяся в его имени, говорила сама об этом). Вы бы спросили: "Слышал ли я раньше о Дебиле?" Конечно, слышал и не раз. Мне много рассказывал о нем один из моих многочисленных братьев (история о многочисленности моих братьев заняла бы увесистую книгу). Его рассказы были несколько расплывчаты, но они доставляли мне много светлых впечатлений, возможно потому что я слушал эти истории перед сном. А впечатления перед сном, как известно, сильно обострены, если не сказать, что они обострены только перед сном. И рассказы эти, возможно, находили логичное продолжение в моих снах.
Я не был одарен способностью запоминать свои сны, видимо, это было вызвано неспособностью к самоконтролю и самоотчету, я и не стремился запоминать свои сны, они были скучны и однообразны, как и у всех людей. Несмотря на мое отрицательное отношение к снам, во мне жил образ Дебила, который, по-видимому, соответствовал неправильному толкованию его имени, - шапка-ушанка с завязанными под подбородком тесемками, толстые раздутые щеки, взгляд, устремленный в вечную бездну.
- 84
Но были ли это образы именно из снов? Может они народились из фильмов с его участием, которые я видел задолго до нашей встречи. Я не мог ни понять, ни вспомнить. Я даже не знал точно, видел я эти фильмы или мне только показалось. Но смутные образы вновь одолевали сознание.
Шел ли тогда дождь, или ярко светило солнце? Из Питера приехал какой-то человек и привез с собой фильмы. Ленинградское кино я открыл для себя дебиловским "Сторонником Ольфа". Было ли это потрясением?
Незавершенными отрывками доходили до меня слухи о Дебиле. Дебил уехал в Сибирь, на родину. Чем для меня была эта информация? Ничем. Я всего лишь осознавал, что Дебил уехал в Сибирь. Господи, как я ошибался. Ведь он уехал в Сибирь по простой причине - чтобы его ждали.
Прошло время. Я не мог его определить. В сознании стал угадываться мучительно знакомый образ, который приводил меня в мгновенное оцепенение. Я мог застыть в любом месте, в любую секунду. Но образ сковавший меня утратил свое имя, я не знал, что мучило сознание и парализовало тело. Образ обрастал моим страхом и чувством опасности, я боялся его появления, чем усугублял частоту. Это был страх идентичный с чувством неизбежности хирургической операции, страх перед опасным барьером. Многочисленность этих барьеров в перспективе угнетала с большой силой. Наконец случилось именно то, чего я боялся. Перебегая дорогу, я вдруг застыл посреди. Кошачий визг тормозов ударил изнутри жутким покалыванием висков (в какие-то мгновенья жизни в кровь поступали ферменты, вызывающие жжение висков). Но смерть обогнула меня на автомобиле, и женщина, высунувшись из окна, со струей дыма выпустила: "Дебил". Судьба пожалела меня, отдав образу его имя. Так неожиданно закончился один опасный этап моей жизни, привнеся в нее другой. Моя жизнь превратилась в ожидание Дебила.