Якоб поцеловал ее лоб и, закрыв глаза, кивнул ей, как кивают маленькому ребенку, когда агукают ему. Она и впрямь казалась беззащитной в эту минуту.
Азаров не прекращал петь, он впервые видел, как душа человеческая светлеет и преобразуется, как на глазах молодеет женское лицо. Может быть, впредь стоит петь с открытыми глазами...
Мелодия, то гортанными переливами поднималась вверх, то горными порогами спускалась вниз. "... И се-е-ерцу стало так светло..."
Он еще напористее, еще страстнее запел второй куплет, и теперь уже смело смотрел на Викторию, по лицу которой текли тихие слезы.
Якоб, обнимая ее голову и прижимая ее к своей груди, больно зажмурившись, слушал песню.
Единение этих троих людей было таково, словно один электрический разряд сплавил их в единый монолит
Он вошел в собор. Проходя величественные многоярусные ворота ощутил себя задавленным, маленьким существом, выходящим в Бесконечное.
Сразу повеяло холодом. Пройдя несколько дверей, оказался внутри собора, огромного полого космоса. Тихо переливаясь где-то на уровне верхних цветных витражей, играл орган. Зал был огромен. Все пространство заливал теплый цвет охры: резные стены, боковые кабины для исповеди, дальние и ближние кафедры епископа и бесконечные ряды скамеек - все было светлого дерева. Прихожан было немного - судьба всех Домских соборов такой величины. Перед ним шел проход, по бокам которого на расходящихся от него скамейках сидели молящиеся. Музыка прерывалась на несколько минут и епископ начинал читать молитву, высоким отеческим голосом, потом один какой-нибудь аккорд органа подхватывал его протяжное пенье, вступал невидимый хор детских голосов.
Азаров вспомнил ремарку из ахмадулинской "Сказки о дожде": "Вступает хор детских голосов". Да, наверное, так.
Люди сидели к нему спиной. Опустив головы и в определенных местах мессы крестились. Он не посмел подсесть к ним, пошел вдоль стены, за столбами, поддерживающими купол.
Он оказался в каменном алькове, очевидно, первичной постройки, едва освещенном горками коротких толстых свечек. Он стал наблюдать за мессой отсюда, где звучание музыки было особенно пробирающим, а пещерный холод ударил его по пояснице и заставил задуматься о знаковости всего происходящего.
Он не думал ни о чем, просто смотрел из темноты на свет, в центральный зал собора, насквозь просвеченный перламутровыми лучами солнца. Какая-то женщина сидела ближе всех к нему. На груди у нее спал ребенок. Она крестила себя большими взмахами кисти, охватывая младенца.
Музыка внезапно взрыхляла спокойствие, так бурлящие волны порой врезаются в берег, ударяются, шипят и волнуясь отходят назад, выбрасывая вверх брызги, как лимонад или шампанское.