Она пожала плечами и печально развела руки.
- Подумать только! Рехнулась!
Стас вновь поразился русскому просторечию и машинально ударил по струнам.
- Вот-вот, - возмущенно подхватила Виктория, выпрямляя спину и уткнув кулаки в бедра, - Она купила у меня картину, теперь хочет ее вернуть!
- Что же это за картина, - пошутил Азаров, чтобы поддержать художницу, - что может убить целую баронессу.
Виктория непонимающе замолчала. Она долго смотрела на Стаса, соображая.
- Нет! - вдруг протянула она, - Нет! Она ей очень нравится, живопись не может убивать, молодой человек!
- Тогда я не знаю.
- Она собралась умирать и хочет, чтобы картина вернулась ко мне, чтобы ее забрали прямо сейчас, чтобы потом не было казусов! И еще она хочет успеть к этой выставке. Ведь по сути "Музыку" никто не видел!
Все это звучало символично. "Музыку" никто не видел! Ему показалось, что она могла бы добавить: никто, кроме меня. Все в ней было - гармония.
Стас облегченно вздохнул, но все еще не понимал, зачем какой-то старенькой немощной баронессе приспичило заниматься картиной на пороге смерти, и почему она хочет сделать такой подарок именно Веронике, автору. Уже нет ли здесь скрытой неприязни.
С другой стороны, он давно открыл для себя, что художник, продающий свои работы, теряет очень много, в нем должны бы образовываться дыры от этих потерь, огромные зияющие чернотой дыры, но Азаров был уверен, что это понимает только он один.
- Мы завтра должны поехать и сделать это, ведь в четыре - открытие выставки, - делово говорила Виктория, расшагивая по комнате, - Ой, я, наверное, не усну сегодня. Жак ты проследи, чтобы я встала в шесть утра.
- А можно я поеду с вами? - попросился Стас, - Никогда не видел настоящих баронесс.
Они решили не продолжать музыкальную программу и разошлись по комнатам. Спальни их были рядом, на втором этаже.
Стас долго не мог уснуть. Он насильно заставлял себя ни о чем не думать, но тогда перед глазами начинали мельтешить лица Смейтсов вперемежку с картинами, среди которых были и те, которых Азаров никогда не видел. Особенно часто попадалась одна большая продолговатая, ярко алая, персонажи на ней тоже кружились, жили своей жизнью: три каких длинных изогнутых лепестка или три женские фигуры. Картина каждый раз меняла свои тона, то она сверкала бирюзой, то проплывала фиолетовым прямоугольником, то всплывала теплой охрой. Потихоньку он заснул. Но через некоторое, неопределимое время Азаров обнаружил себя сидящем на кровати и глядящим во все глаза в темноту. Через пять секунд он вспомнил, что кто-то кричал. Да-да, кто-то кричал в его сне или наяву, но именно от этого женского крика он проснулся. Азаров тяжело дышал и старался понять, что ему снилось.