— Вашу бы голову да использовать в мирных целях, — начала было я, — хотя… постойте-ка! Если вы наблюдали за комнатой из окна, то видели того, настоящего убийцу…
— Ага, стало быть, вы признаете, что в субботу произошло убийство! — злорадно заговорил старик.
— Старая крыса! — разъярилась я. — Значит, вы знаете, что мы с Германом не виноваты, и пытаетесь меня шантажировать! Да не будь здесь столько народа… Удавила бы…
— Как ту девушку? — ехидно напомнил Геннадий Сергеевич.
Я прикусила язык — а вдруг у этого старого паразита под пальто спрятан магнитофон? Чем черт не шутит, надо молчать.
Вокруг шли смеющиеся люди, верещали дети, галдели и обнимались студенты. Светило солнышко, совсем по-летнему. Я немного успокоилась и повернулась к старику.
— Слушайте внимательно. Сейчас быстро встаете и идете отсюда подальше, к чертовой матери. И только из уважения к вашим сединам я не посылаю вас действительно туда, где вам самое место. Убивать вас никто не собирается, так что можете не трястись над своим заветным конвертиком.
— Вот как? Вы меня не боитесь? Отчего же?
Оттого, что вы все врете! Ничего не было, вам все показалось, либо у вас от старости развилась паранойя или шизофрения. Выбирайте, что вам больше нравится? Доказательств у вас никаких нет, в милиции вы можете рассказать только то, что якобы видели. Вряд ли прислушаются они там к старичку-пенсионеру. Не было никакой девушки, и никакого ее трупа тоже не было. Мы никуда не вывозили никакой сверток и вообще никуда не ездили…
Я с удовлетворением отметила, что старик ничего не возразил, не упомянул гаишника. Да и откуда он мог знать, куда мы отвезли труп Каролины и что нас останавливал гаишник? Ведь он же все-таки не Господь Бог, чтобы все знать? Или, скорее, дьявол…
— Машина? Да, машина Германа. Это милиция и сама скоро выяснит. Ну и что? Украли ее накануне со стоянки. А Герман всю ночь дома был, сестра его подтвердит. И я тоже.
— Так-так-так, — протянул Геннадий Сергеевич. — Я не сомневаюсь, что вы в милиции будете держаться твердо. Хотя в том, что ко мне там не прислушаются, вы ошибаетесь — вы же не знаете, кем я работал до пенсии. А может, я бывший работник органов?
— Так и знала, что все они там сволочи, — фыркнула я.
— Вы, как я уже говорил, неглупы и хладнокровны, — продолжал старик, не отреагировав на мои слова, — но как насчет вашего приятеля Германа Стебелькова? Не кажется ли вам, что, как только его вызовут в милицию и зададут там самый невинный вопрос, он со страху выложит все, что знает, и даже припомнит все, что давно забыл?