— Ты — убийца, — неожиданно твердо сказала напуганная старая женщина, — ты их обоих убил!
Она не видела его лица, не знала, как он отреагировал на ее слова, но продолжила, надеясь спасти свою жизнь маленькой ложью:
— В милиции про тебя уже знают!
— Врешь, старая сволочь! — раздался злобный голос из темноты, и жесткая мужская рука схватила ее за воротник и резко рванула.
Вера Сергеевна потеряла равновесие и упала бы, если бы убийца не удержал ее на весу. Он встряхнул ее, как куклу, и злобным шепотом повторил:
— Врешь,, старая карга! Никто меня не видел, а если видел, то не сообразил ничего! И ты теперь уже никому ничего не расскажешь!
В темноте раздался сухой металлический звук, Вера Сергеевна поняла — он выбросил лезвие складного ножа. Она знала, что наступили последние мгновения ее жизни. И вдруг она догадалась. Она вспомнила, откуда ей знакомы интонации его голоса, черты его лица, его жесты, тот поворот его головы, каким он обернулся в ее сторону однажды, когда заходил в галерею еще давно, при живой Аделаиде. Она все вспомнила и сказала удивленно:
— Я тебя узнала. Я знаю, кто ты такой.
— Да? Значит, догадалась, старая каракатица? Тебе от этого легче не будет. Все равно — сдохнешь здесь, в своей помойке.
Острая боль пронзила ее горло, проткнула все ее существо ударом молнии. Вера Сергеевна захрипела, закашлялась, захлебнулась кровью и замолкла навеки. Ее безжизненное окровавленное тело тяжело грохнулось на грязный лестничный пол. Убийца брезгливо перешагнул через труп старухи, стараясь не запачкаться кровью — в темноте это было не так просто. Выйдя во двор, он оглядел свою одежду, — но во дворе тоже было темно. Мокрым, подтаявшим снегом он вымыл руки, вытер лезвие ножа. Постоял немного, унимая нервную дрожь и внезапно подступившую дурноту. Потом набрал в ладони снега и умыл лицо. Это его немного привело в себя. Он удивился своим ощущениям. Первое убийство тоже далось ему нелегко, он отвратительно себя чувствовал, его выворачивало наизнанку,, но во второй раз было намного легче, он даже почувствовал какое-то возбуждение, сродни легкому опьянению, и подумал, что следующее убийство тоже будет легким. Но сейчас у него перед глазами стояло выхваченное короткой вспышкой света из окружающей темноты лицо одинокой старой женщины, и он чувствовал странную боль… неужели это были так называемые угрызения совести? Он не верил в такую химеру, как совесть, — все выдумано попами и писателями, все это — литература, девятнадцатый век. Нормальный деловой человек не может оперировать такими вымышленными категориями. То, что он делает, — всего лишь бизнес. В бизнесе приходится зачастую делать вещи не очень приятные, но бизнес есть бизнес… Что же с ним сейчас происходит? Неужели убийство нищей старухи — больший грех, чем убийство двух процветающих, хорошо устроенных в жизни, обеспеченных людей? Да ерунда все это, просто нервы разыгрались, надо будет потом показаться врачу. Все, пора уходить, не хватало, чего доброго, здесь с кем-нибудь столкнуться…