— Хорошо.
Туманная рука забралась под плащ и выдернула, иначе это движение не назовешь, перо — возможно, из черного крыла.
— Авторучкой нельзя? — спросила я, вставая, чтобы принести бумагу. — У меня и чернил-то нет.
— Чернила и не понадобятся.
— Кровь?
— Ох, дались вам эти побрякушки и вытребеньки! Потерпите четыре секунды и все узнаете.
Из— под плаща появилась банка литра этак на полтора, наверно, на три четверти полная какой-то желтой дряни. Крышка отскочила, и запахло жареным луком.
— Не удивляйтесь, народные средства самые надежные, — перо нырнуло в банку и мазнуло по моему правому глазу, я даже не успела зажмуриться.
— Теперь левый. Ну? Вот так!
Сперва в глазах плавали пестрые облака со звездочками. Потом они растаяли.
Я на всякий случай протерла глаза.
Комната была прежней, но я отчетливо видела каждую точечку на обоях в противоположном углу. Чуть напрягшись, я разглядела заголовок в газете, наклеенной под обоями, и фотографию под ним. Сквозь газету я видела неровную серую стену.
— Догадались? — спросил демон, и я подняла на него глаза.
У него была кожа серого, чуть лиловатого цвета, с легким перламутровым блеском, правильное лицо, шапка густых и жестких кудрей. Возможно, в них прятались рожки. Глубокие задумчивые глаза были удивительно хороши, я загляделась.
Хотя мне вредно заглядываться в такие глаза. Все равно из этого ничего хорошего не получалось и уже не получится.
Такая моя судьба.
— Шабаш во вторник вечером, — деловито предупредил демон. — Перышко приведет.
И положил на стол черное перо, вымазанное желтой ведьмовской мазью.
— Удачи! — коротко простился он. — Посмотрим, сумеете ли вы воспользоваться нашими возможностями. А потом уж и будем решать вопрос о продаже души,
Тень сгустилась вокруг него. Он опять обратился в столб черного дыма и втянулся в щель на потолке.
Я осталась одна.
На темной полировке журнального столика тусклым пятном выделялось черное перо. Мазь на нем как-то мгновенно выцвела.
Что касается порядка в доме, я страшная зануда. Всякая вещь у меня знает свое место. И никогда еще перья на столах не валялись. Хотя… Было дело. В ранней юности. На берегу пруда чистились лебеди. Я осторожно подошла к ним и набрала целую горсть махоньких пушистых перышек. От подружки-балерины я знала, что их не берет никакая краска. То есть белизна в наивысшем своем проявлении. Ей я потом и отдала эти перья — обшить «лебединую» пачку.
***
В детстве я страшно хотела танцевать и только танцевать. Но в хореографическое училище меня не приняли. Тогда я впервые обнаружила, что людям не нравится мое лицо.