Я восторженно похлопала, выразив необходимое восхищение талантами автора, представляя тем временем, как, по идее, должен воспринимать этот рассказ более или менее нормальный читатель.
Девушка с бзиком. Мужчина с бзиком. Ни одного имени. Ни одного диалога. Да и кому и, главное, зачем потребовалось запихивать в мехового грифа микрофон? Чтобы выяснить, что девушка страдает от недостатка ласки, а мужчина не любит мягкие игрушки? Совершенно непонятно. Вероятно, в этом и должен был заключаться особый смысл.
Нет, все-таки я не творческая личность. Не понять мне высокой литературы, мучительных исканий и высоких душевных порывов. Если так и дальше пойдет, меня можно будет смело занести в категорию польской колбасы.
Тем временем кайф продолжался.
Висенте, другой не публикующийся испанский писатель, как выяснилось, мечтал написать книгу о том, как гиперсексуальность губит Европу.
Поэт-филиппинец прочитал стихи о дьяволе, живущем в лоне женщины и откусывающем ядовитыми зубами кусочки от духовной сущности мужчины.
Американец Шенон, румянясь от волнения, зачитал набросок характера, затратив три страницы на изложение того, как хищная сексуальная блондинка, закинув ногу на ногу, сидела на высокой табуретке и курила, изящно изогнув руку.
Художница, утверждавшая, что ее родители — это польская колбаса, развернув лист ватмана, продемонстрировала группе нарисованную цветными карандашами картину. Картина называлась “Страшный Суд колбасной фабрики” и, как объяснила Кейси, являлась глубоко символичной.
На ватмане в багрово-красных тонах был изображен взрыв бомбы в колбасном цеху. Из разорванных и искореженных колбас, ветчин и сосисок в панике выскакивали мелкие, уродливые человечки, тут же проваливающиеся в пропасть ада, а на фоне этого кошмара ангелы с мускулами культуристов возносили ввысь прикрытую чем-то вроде белой кисеи девицу с пышной обнаженной грудью и обагренными кровью руками. В руках она держала динамитную шашку, спички и бикфордов шнур.
Короче говоря, смысл группы Творческой поддержки заключался в следующем: что бы ни говорил и ни демонстрировал любой ее член, остальные должны с энтузиазмом поддерживать его громкими овациями, утверждая, что его творчество поистине гениально и, продолжая и дальше в таком же духе, он неизменно добьется выдающихся успехов.
По мере того, как маразм крeпчал, а ладони начали болеть от одобрительных аплодисментов, я чувствовала, что тихо чумею. В голове назойливо крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза:
"Хорошо быть линкором. Башню снесло, четыре осталось…”