- Они всегда это чувствуют,- сказал он.- А вообще ворона ни к черту птица. Несчастье вещует, яички соловьиные пьет...
Он оглядел горизонт, потом долго прислушивался, обратив на запад левое ухо, хотя там ничего не было слышно, кроме заглушенного пространством, еле различимого моторного гула.
- Ну, что ты слушаешь? Там фронт,- сказал я.
- Думаешь, фронт? - странно спросил Васюков.
- А что же?
- Черт его знает. Может, просто немцы одни...
- Не распространяй в тылу панику,- сказал я.- Лучше обернись назад.
За селом и над ним проникновенно-обещающе зеленело небо, и на нем уже высеивались желтые просинки звезд. Оттуда, с северо-востока, тянуло подвальным холодом, и редкие, белёсые дымки, выползавшие из труб сумеречных хат, манили к уюту, огню и разговору шепотом.
Васюков оглядел все это - небо, село, витые столбики дымов - и, повернувшись ко мне, сказал:
- Слушай, Сергей. Ты давай справляйся без меня. Ладно? Я, понимаешь, не могу так... обманывать девку на глазах у матери!..
Что можно было ему ответить?
Хату освещала знакомая мне по амбару "летучая мышь". Из окон выпячивались разноцветные узлы-затычки. Стол был подвинут к печке и застлан чем-то новым, большим и белым, простыней, наверно. Около него сидел и томился Колька, одетый в свежую рубаху. Мать стояла в проходе чулана с полотенцем в руках. В ситцевом белом платьишке Маринка шла ко мне от окна, напряженно глядя перед собой и закинув назад голову. Все это в единый миг я вобрал в себя глазами и сердцем, стоя у дверей навытяжку. Я по-военному, чересчур громко поздоровался, и мать не ответила, а Колька засмеялся. Маринка сказала: "Здравствуйте" - и попросила проходить вперед. Я шагнул к столу, положил на него консервы, сало и писанку и сказал матери:
- Извините... тут вот наши бойцы прислали вам... на день рождения.
Она усмехнулась, взглянула искоса на Маринку и сказала:
- Что ж, спасибо им... Садитесь, гостем будете.
- Раздевайтесь, пожалуйста,- предложила Маринка.
- Холодно же у нас,- сказала мать.
Но я снял шинель, и когда вешал ее у дверей, то чувствовал, как люто горит мой затылок,- наверно, от него можно было прикурить. Я долго возился с шинелью, придумывая, что бы такое еще сказать матери, когда обернусь, и вдруг вспомнил - никому не нужное тут,- и пошел к ней мимо испугавшейся Маринки.
- Извините,- сказал я,- вы случайно не знаете, за что сидел хозяин четвертой хаты с краю... Маленький такой?
Я спросил с таким видом, будто именно это и привело меня сюда, и мать посмотрела сперва на меня, потом на Кольку.