Иногда, особенно вечерами, у Валентина возникало ощущение, что во всей больнице только он и Саня, никого больше. Он пытался выяснить, так ли это, но немой санитар притворялся, что не понимает его вопроса. Зато рассказы Валентина о своей жизни Саня готов был слушать часами. Он обычно усаживался на табуретку и сидел, полузакрыв глаза и опустив руки па колени. В подобной позе он был похож на статую индийского божка - та же сосредоточенность и терпение. Было жаль, что Саня немой.
А лечили Валентина все-таки не по-настоящему! Он, смеясь, сказал Ольге, что Илья Петрович и Клана, право же, напоминают знахарей-шептунов. Правда, для знахарей они слишком молоды, Особенно Клава. Она же совсем девчонка!
- Ошибаешься, она просто молодо выглядит, - возразила Ольга. - Клавдия Михайловна... ей давно за сорок, у нес взрослый сын и младшей дочери скоро девятнадцать. Она опытный врач и, кроме того... В общем, на него можно положиться.
- За сорок? Выдумай что-нибудь посмешнее. Если поставить вас рядом...
- Уж не хочешь ли ты сказать, что мне тоже за сорок?
- Нет, конечно, но Клава... Клавдия Михайловна - никогда не встречал женщин, которые бы так хорошо сохранились. И я ведь в конце концов не об этом...
- Ты верь им, как верю я. Разве ты не имел возможности убедиться, что тебе становится с каждым днем лучше?
Валентин сжал ее руку, сделав, видимо, больно.
- О, уже есть сила! - терпеливо сказала Ольга. - А давно ли не мог поднять голову. Здесь применяют необычные методы. Ты пьешь воду, а в ней лекарства. В еде - лекарства, в воздухе - тоже, и они попадают в клетки крови и тела, когда ты пьешь, обедаешь, дышишь, принимаешь ванны. Это лучше всяких таблеток и уколов. Здесь вообще непохожая на другие больница. Особые методы диагностики, особая аппаратура. Все особое.
- У меяя иногда такое впечатление, что я тут единственный в своем роде. Ни голоса, ни шороха, ни стука.
- Все сделано, чтобы ты скорее набрался сил. И разве ты не заслужил?
- О, если бы всем давалось по заслугам! Но где взять столько, чтобы всем полной мерой?
Он подумал о товарищах, которые сейчас там, в тундре. У них самая, наверное, запарка, а он - лежи?!
- Очень я некстати свалился. Столько работы... - сказал Валентин и тотчас затаился, ожидая, что Ольга может вспылить и наговорить резкостей.
Так и прежде бывало, когда он заводил речь о возвращении в тундру и, значит, о скором расставании. Но Ольга молчала, задумчиво глядя поверх его головы в сторону окна.
Это было необычное окно. Не только потому, что занимало всю стеяу палаты и не имело переплетов. Оно было непрозрачно, хотя пропускало много света - равномерного, очень устойчивого, вроде бы не зависевшего от того, утро, полдень или вечер на улице. Когда Валентина начинало клонить ко сну, окно словно заволакивалось густой дымкой, и в комнате воцарялся полумрак. Если бы не голубое мерцание вверху, на потолке, то и вовсе было бы темно. Валентин предположил, что выходит окно не сразу па улицу, а в какое-то соседнее помещение, и это позволяет регулировать яркость света.