– А вдруг это тоже не тот? – показала Пелагия на мертвеца.
– Резонный вопрос. Очень хотелось бы выяснить. Приметы, сколько я помню, сходятся. Жаль только, фотокарточкой пророка мы не располагаем. Судимостей Мануйла не имел, так что у нашего ведомства не было повода запечатлеть его прелестные черты. А спутники – что спутники? Я их велел пока запереть в каптерке, да только что от них, малахольных, толку? Они и соврать могут. А могут и сами заблуждаться насчет личности покойника.
– Какая удивительная история!
– Да уж... Не только удивительная, но, что более существенно, политическая. – Сергей Сергеевич посерьезнел. – Убийство пророка, особенно «бессмертного», это дело государственное. Во всех газетах прогремит, и не только российских. Тем более необходимо установить – Мануйла это или опять двойник.
Тут вернулся фотограф с бечевкой и коротким, очень острым ножом.
Кликнув из коридора полицейских, следователь отдал странное, даже кощунственное распоряжение:
– Этого [кивок в сторону покойника] одеть, усадить на стул, привязать бечевкой. Живо! – прикрикнул Долинин на заробевших служивых, а монашке пояснил. – Нужно привести труп в опознаваемое состояние. Новая метода, моего собственного изобретения.
Пока полицейские, кряхтя, просовывали еще не утратившие гибкости члены мертвеца в штанины и рукава, Долинин очень ловко отпорол ножом подметки на пророковых сапогах, взрезал голенища.
– Тэк-с, – довольно молвил он, вытягивая из распоротой кожи какие-то бумаги. Мельком проглядел их, слегка пожал плечами. Наперснице показывать не стал, а попросить Пелагия сочла неудобным, хоть и было очень любопытно.
– Посадили? – обернулся Сергей Сергеевич к полицейским. – Глаза-то, глаза. Фу ты, черт.
Сестра неосторожно взглянула – и тут же зажмурилась. Глазные яблоки свисали на щеки мертвеца, и смотреть на эту картину не было никакой человеческой возможности.
– Резиновую перчатку из моего чемоданчика, – послышался деловитый голос следователя. – Вот та-ак. Отлично, глазенапы встали. Вату. Нет-нет, два маленьких комочка и немножко раскатайте... Под веки ее, под веки. Открылись, очень хорошо... Эх, роговица подсохла, тусклая. У меня там пузырек с нитроглицерином и шприц, дайте-ка... В правый... В левый... Угу. Расчешем волосы... Теперь мокрым полотенцем... Готово. Открывайте глаза, мадемуазель, не бойтесь!
Пелагия осторожно, заранее скривившись, взглянула на покойника и обомлела.
На стуле – правда, в несколько принужденной позе и свесив голову набок – сидел костлявый бородатый мужик совершенно живого вида и смотрел на нее сосредоточенными, блестящими глазами. Был он в рубахе и жилетке, брюках. Борода и длинные волосы аккуратно расчесаны.