Там уже пылали все три этажа. Пустая, высушенная сквозняками постройка занялась азартно, весело. Выбитые окна гулко хлопали рамами, с крыши валились куски жести.
Окрестные жители мало-помалу просыпались, разбуженные шумом.
Вот уже заголосила какая-то баба, загудели мужские голоса.
Во двор высыпали растрепанные, полуодетые люди.
Где-то вдали завыла пожарная сирена и уже не умолкала.
Теперь Егор смотрел только на Вассер. Не упустить бы момент, когда станет уходить.
Она шагнула назад и скрылась в густой тени, когда дверь горящего дома слетела с петель, вышибленная столбом пламени. Теперь из подъезда уже никто не смог бы выйти – там бушевал огненный смерч.
Отшвырнув кирпич, Дорин побежал догонять. Дотереть ремень он не успел, пришлось крутить кистями на бегу – может, удастся порвать?
Вот она, голубушка! Быстро идет вниз по переулку.
Было уже почти совсем светло, и Егор успокоился: теперь не уйдет.
Не оглянулась бы только.
На всякий случай он перемещался зигзагами. Даст ей отойти – и сделает перебежку, от дерева до крыльца, потом от крыльца до водосточной трубы.
Вот Вассер дошла до угла, повернула на бульвар.
Там было пусто, ни души, и обзор хороший. Поэтому соваться дуриком Егор не стал. Остался на выходе из переулка. Смотрел, как Вассер спускается к Трубной площади и, чтоб не терять времени, быстро-быстро тер ремень о каменный угол дома. Кажется, оставалось совсем чуть-чуть.
Дальше так, соображал лейтенант. Сбежать по спуску на площадь. Посмотреть, куда повернет Вассер. И позвонить из автомата шефу.
Черт, как надоел проклятый ремень!
Дорин уперся локтями в стену, прижал истончившуюся кожаную ленточку к углу, собрал все силы и, крякнув, рванул.
Вышла незадача.
То ли ремень держался на последнем волоконце, то ли сил у Егора осталось больше, чем нужно, но кожа лопнула, и лейтенант с размаху приложился лбом о каменное ребро дома.
Перед глазами полыхнул яркий свет, потом сразу погас и стало совсем-совсем темно.
– Гляди, горе мое, будешь учиться на двойки, таким же ханыгой станешь, – сказал где-то наверху женский голос.
Егор открыл глаза, увидел над собой толстуху с мелкими кудряшками и с ней мальчишку лет двенадцати. Женщина смотрела на Дорина с отвращением, парнишка с боязливым любопытством.
Потом мамаша дернула сынка за руку, и они исчезли из Егорова поля зрения, осталась лишь стена дома, упирающаяся прямо в голубое небо.
Ныла ушибленная голова, на лбу запеклась кровь.
Приподнявшись, Егор обнаружил, что лежит на тротуаре. Время уже не раннее, вовсю светит солнце. Мимо идут люди, неодобрительно косятся на оборванца с разбитой мордой. Одни просто морщатся, другие качают головой, а некоторые и высказываются. Народ в Москве, как известно, отзывчивый – не в смысле жалости, а в смысле что любит отозваться на антиобщественные явления.