— В каждом из нас не больше ясного, чем тайного, — говорил хотар, — и то и другое — погонщики человеческой натуры, её путеводящие инстинкты.
Индра услышал что-то привлекательное для себя. Позволяющее вступить в разговор.
— Правильно ли я понял: ты считаешь раджас ясным началом человеческой натуры, а тамас — тайным? — вмешался молодой воин.
— Что же вызвало твоё удивление, Кавья?
— Разве тамас не разрушение, которому уготовлена только судьба разрушения и ничего больше? Выходит так, что всякое тайное, каким бы оно ни было, заражено разрушением?
— Сразу видно, что ты много времени провёл у сиддхов. И перенял их идеи. То, о чём ты говоришь, слишком правильно. Слишком правильно для реальности.
Сиддхи видят только цвета истины и не различают её оттенков. Для них первопричина всех явлений состоит в том, как складываются отношения между «отрицанием» и «утверждением». Отрицание — тамас. Он определён только в этой роли, доводя смысл всего сущего до абсурда тотального разрушения. До свёртывания понятия «я есть» в незримые контуры прошлого. Он убивает естественный ход времени, превращая его в антивремя — прошлое в будущем. Всегда только прошлое.
— И что, разве не так? — осторожно предположил Индра, чувствуя перед собой ловушку.
— Не так.
Атитхигва наклонился и поднял с земли камушек.
— Попробуй найти здесь отрицание и утверждение, — сказал он, протянув предмет собеседнику.
— Это зависит от того, чем они выражены, — начал Индра, рассматривая предложенную вещь.
Атитхигва ждал. Не дождавшись аргументов, покачал головой:
— Бесполезно искать то, что ищешь ты. Здесь нет отрицания и утверждения. Предмет абсолютно однообразен.
Он забрал у Индры камень и забросил его в реку.
— По логике сиддхов, этот камень вообще не может существовать, ибо в нём нет отношения, переходящего в сатву, между раджасом и тамасом.
— Да, — сообразил марут. Индра заметил, что это слово в его лексиконе стало обретать особую популярность.
— Все отношения, — продолжил бхриг, — здесь выражены только как внешнее и внутреннее. Или открытое и закрытое. Вот и весь сказ. И такое проявление тамаса и раджаса можно встретить на каждом шагу.
Кавья Ушанас не был посрамлён. Его спасал возраст. «И личная дружба с Агни», — крамольно подумал Индра и тут же прогнал эту мысль. Чтобы не досаждать и без того терпеливому богу.
Пещеры бхригов зияли чёрными глазницами в стене берегового песчаника. Река делала поворот, и откос открылся взгляду идущих. Пещеры выглядели норами. Индра высказал предположение, что береговые ласточки тоже предпочитают такой вид жилья. Атитхигва ничего на это не ответил. Должно быть, ему не понравилось подобное сравнение, однако Индру это не очень огорчило. Воин вспомнил про тамас. Про тайную и отрицающую суть. Индра решил, что противоречие — тоже тамас. И отторжение — тамас. И ещё тамас — неприятность. В общем, всё, что нас раздражает и злит, — тамас. Так что пусть хотар терпит. Раздражается и терпит. Раз уж он такой специалист в этом вопросе. А Кавья Ушанас покажет ему собственное открытие оттенков Великого Отрицания.