Стол собрал остатки вяленых ягод, печёные клубни тростника, твёрдые, как камень, лепёшки, сухую жевань мелких зёрен, из которых варят пакату, толчёные орехи, остаток зажаренных в каше яиц, и всё это говорило только о том, что арийцы давно не баловали себя охотничьими трофеями.
Пипру испытывал неудобство, зарясь на скудные куски затеваемого обеда. Ашвины разожгли огонь и теперь грели воду под похлёбку. Даса присел на землю и отвернулся, чтобы не докучать им своим нетерпением. Он был голоден. И это обстоятельство предательски выдавало постыдную зависимость Пипру от куска лепёшки. Сейчас. Вопреки его гордости.
— На, поешь, — сказал Индра, предложив проводнику несколько печёных клубней.
Даса набил рот, посматривая через плечо на реакцию ашвинов. Они отнеслись к щедрости воина с равнодушием. Похоже, их сейчас волновала только похлёбка.
— Что ты там говорил насчёт признания себя человеком? — вдруг спросил кшатрий, присаживаясь к Пипру.
— Достоинство есть у каждого. Не только у того, кто держит в руке палицу, — кивнул даса на оружие кшатрия. Привязанное к его поясу. Эти слова заставили говорившего заволноваться. Он не знал, чего ему может стоить непокорность.
— Бесспорно, — ответил кшатрий, освобождая корнеплод от кожуры. — Только достоинство у всех разное. У одного достоинство молодца, а у другого — гордеца.
Индра беспечно копошился в клубне, всем своим видом показывая, что не собирается выспаривать истину силой. Пипру не сводил с него настороженного взгляда.
— А? — поднял глаза кшатрий.
— Да-да, — подтвердил даса, — разумеется.
— Ты вот — человек с достоинством?
— Разве мне об этом судить? — заволновался проводник арийцев.
— А кому же? — грубо удивился Индра.
— Людское складывается из всеобщего. Значит, судить другим.
— Стоит ли утруждать других вопросами, на которые каждый может ответить сам?
Пипру, чувствуя вкус спора, который, вероятно, не угрожал ему переломанными костями, дал голосу крепи:
— Мнение других более объективно.
— Что? — зажёгся воин. — Объективно? Да объективность только признак безнравственности. Человек всегда был результатом сложения тех сил, что перетягивают человеческий характер и привычки на собственную сторону. И потому, если мнение одного, второго, третьего стремится занять позицию вне рамок его собственной совести, значит, все воспитательные старания оказались напрасными.
— Возможно, — задумчиво произнёс даса. Ему начинал нравиться кшатрий. Он был не таким, как другие арийцы.
— У тебя чувствительная душа, — вдруг сказал Пипру. — Это вовсе не принижает её воинских достоинств, нет.