Трита быстро поставил Дадхъянча на ноги. Уже через два дня молодой риши мог подниматься с лежанки. Мудрец всё-таки выказал способ своего добывания еды. Он лечил вайшей по деревням. Не брезговал врачевать и скотину, хаживая на отёлы и к чахлому молодняку.
Болезнь Дадхъянча только добавила ему отчуждения от Триты. Дадхъянч не мог справиться с мыслью, что они слишком различимы. Достоинством. Если Трита целый день валялся на соломе, это значило только то, что мудрец приводит в порядок свои мысли. Если Дадхъянч вдруг перелёживал по утрам, это означало другое. Не более того, что он просто лентяй и бездельник. Так думал сам молодой риши. Он сравнивал себя с Тритой и находил, что ему, Дадхъянчу, не хватает то смелости мысли, уверенности в себе и напора, то вызова, свежести и нахальства. Всего того, чем обладал лысый пророк из колодца.
Дадхъянч сравнивал и тем совершал ошибку. Однажды эта ошибка переросла сопротивление здравого смысла, дав чувствам молодого человека действовать по собственному усмотрению.
— Я ухожу, — сказал Дадхъянч ничего не подозревавшему товарищу. Трита молчал. В его взгляде появились краски пренебрежения. Те, что отличали эти глаза от других на площади возле колодца. Трита наконец воспринял интонации души Дадхъянча. Не оставил их без ответа.
— Иди, — только и сказал мудрец. Дадхъянч виновато заглянул ему в лицо.
— Ничего не надо объяснять, — попросил Трита.
— А я и не объясняю, — вздохнул Дадхъянч, взял свёрнутую накануне суму и вышел из хижины.
Вокруг всё было белым-бело. Молодой риши онемел. Он никогда не видел падающего снега. Он не видел снега просто потому, что раньше снег не выпадал в долинах. Дадхъянч хотел позвать Триту, но решил, что мудрец неверно истолкует его порыв. Истолкует как слабость. «Сам увидит», — решил молодой человек и побрёл к перевалу.
Снег лежал рыхлой водянистой кашей. Снизу она уже оплывала талой раскисеныо. Кожаные обмотки на ногах Дадхъянча скоро совсем отсырели и он стал подумывать о костре. За перевалом, на широком плече горы, приютилась деревня скотопасов. Другая деревня была выше, у самых скал. В том краю, где густовало варево туманов и всегда царил сумрак. «Как там люди живут? — думал Дадхъянч. — И что они там забыли?»
Трита однажды сказал: «Для того чтобы иметь пастбища, границу жизни следует унести на скалы.» Дадхъянч воспринял это утверждение как привычную для Триты чудину. Но мудрец подвёл свой вывод под простое и разумное объяснение. Он сказал, что пространство жизни не должно начинаться с порога, о который демон вытирает ноги. Дадхъянч согласился. Правда, молодой риши не захотел бы сам жить на скалах.