– Ты обещал мне помочь продать машину, – сказал Андрей, уходя от разговора, создающего душное беспокойство, как будто вся жизнь его теперь зависела от судьбы мастерской. – Давай не будем сейчас о картинах. Денег от продажи машины мне пока хватит.
– Какие это деньги? Мелочь. Труха. На сигареты «Прима», – сказал Спирин. – Надолго тебе их не хватит. Я имею в виду, Андрюша, полную обеспеченность. Это Париж, Штаты, Швейцария, Канада – вольному воля, были бы бумажки. И наплевать тебе тогда на проститутку журналистику. Мне, например, наплевать. Я презираю эту купленную-перекупленную, миллионы раз изнасилованную мадам. А Демидов оставил тебе богатство на всю жизнь.
– Надежды – сны бодрствующих, – усмехнулся Андрей.
– Хорошо сказано! Знаю, что формула какого-то философа, но кого – забыл, – самолюбиво признался Спирин. – Чьи слова?
– Кажется, Платона.
– А не Пифагора? Впрочем, ты был примерный студент. Интеллектуал. Эрудит. Я ходил в шалопаях.
– От примера я был далек. Но кое-что читал. Так же, как и ты. Не прибедняйся, – сказал Андрей. – Ты немного, Тимур, заблуждаешься. Это не богатство. Не то слово, не то. Это талант деда. Его бессмертие… В завещании он просил сохранить своих детей. Он так и написал: «детей» сохранить», как позволит мне жизнь. А придет время, не сейчас, подарить их Третьяковке.
Спирин пригладил залысины белесых волос, думая о чем-то, свел руки на выпуклой груди, посмотрел на Андрея, как глядят на человека, собирающегося сделать безумную выходку.
– Кто в наше идиотическое время делает такие царские подарки? Все летит вверх ногами, полетят и дармовые картины в Третьяковке. Их запросто разграбят ее работнички. Ты слышал, какой грабеж устроили в запасниках Эрмитажа? Картины уходят на Запад как по конвейеру. А вообще-то, что не оценено, в нашем диком родном капитализме считают бесхозным. В лучшем случае – безделушкой. Ты отдаешь отчет, что будет с картинами?
– Отдаю. Но сейчас картинами торговать не буду, – сказал Андрей. – Во-первых, мне надо составить опись. Во-вторых, буду скромно жить на деньги от машины. Наконец, у меня две прекрасные библиотеки – отца и деда. Одну постепенно можно продавать.
– Идеалист! – наморщил брови Спирин. – Серьезные книги плохо идут. Публика жрет глазами телевизионные сериалы. Покупают чернуху и порнуху. Каковой, надо полагать, в твоих библиотеках нет.
– Чего нет, того нет.
– Мне все ясно. Думай, Андрюша, думай. Так ты сказал: «надежды – сны бодрствующих»? Хоп, здорово сказано! Умели древние заключать слова в формулы. Творили мудрость! Кстати, когда начнешь продавать библиотеку, сообщи мне. Возможно, я куплю. Если не всю, то часть. Никаких обид. Все дружески. Будь здоров, Андрюша! – Спирин притянул Андрея, по-приятельски полуобнял его, обдав здоровым жаром крепкой, как камень, груди, договорил: – Где моя экипировка? Вроде я раздевался в передней. Завтра позвоню. И, возможно, завтра состряпаем доверенность.