– Какой нужен гонорар, Тимур? – спросил Андрей и нахмурился. – От машинных денег остались гроши. Мне пришлось заплатить в клинике.
– Знаю. Какой гонорар? Ну, тысяч десять баксов авансом. Ладно! Не хмурься, дал скорость! Пру на красный свет! – Спирин хохотнул, сделал жест, словно засучивает рукава, и принялся резать на блюдечке сочащийся лимон, приговаривая: – Божественная закуска, которая перекосорыливает любую рожу, а мы тем не менее – сдобрим лимон сахарком – и порядок. А насчет гонорара, старик, я тебя никак напужал, как говаривают в деревенских романах. Сумма прописью выяснится, естественно, после завершения дела, но что-то ребятам заплатить придется. Сыском будет заниматься крупнейшая частная контора. Не в моей она власти. А сыскные услуги во всем мире оплачиваются. Пока обойдемся без аванса. Беру на себя диппереговоры. Хоп, на этом речи о финансах замораживаем. По-моему, я рано повернул разговор не туда, одначе жизнь есть жизнь, и я обязан был коснуться хлеба насущного и предупредить тебя.
– Понимаю, – сказал Андрей. – Что ж… Мне просто придется что-то продать…
Задумчиво он вытянул из пачки сигарету, задумчиво повертел в пальцах зажигалку и не прикурил, выбирая время для главного, о чем хотел спросить многоопытного Спирина.
Он открыто не решался говорить о пистолете, с войны лежавшем в столе Демидова, но все-таки оружие внушало Андрею тревогу, и не мешало бы знать после ночных телефонных звонков, небезопасно ли было с целью самозащиты носить его без нужного разрешения.
– Я хотел у тебя узнать… – прервал молчание Андрей. – Скажи, можно сейчас купить на рынке какой-нибудь пистолет? И если можно, то как получить разрешение на оружие?
Спирин заинтересованно прищурился:
– Именно какой пистолет? «Народный» ТТ сороковых годов – самый дорогой, стоит баксов восемьсот-девятьсот. ТТ чешского и венгерского производства, сделанный из дерьма и старых кальсон, в два раза дешевле. Солидный, забугорный потянет на тысячу. А для чего, собственно?
– Видишь ли, Тимур, не хочу впадать в панику, но если хочешь знать: после моих статей мне начали звонить ночью…
– И объясняться в любви? – хохотнул Спирин и медленно пригладил залысины светлых волос. – Модно и тривиально. И ты – что? Послал, конечно?
– Что-то в этом роде, – сказал Андрей. – Любовно обещают отрезать голову и бросить в помойку или положить к дверям квартиры в целлофановом пакете.
– Больше чем понятно. А посылать молодцов не стоило. Надо было сказать: учту, братки, спасибо. – Спирин выпил и, не освобождая лицо от смакующего выражения, посыпал ломтик лимона сахаром, пососал, говоря: – После твоих статей ожидать хвалы и одобрений было бы, по меньшей мере, наивным простодушием. Они такой правды не прощают, коли ты назвал всю эту пиночетовскую историю девяносто третьего «поджогом рейхстага в России». Так у тебя черным по белому сказано? Видишь, я тебя почти цитирую. Да плюс к этому… Как там сказано у тебя? «Гестапо, созданное лжедемократами?» Так, помнится? Ну, силен ты, Андрей, шибко силен! Взыграла в тебе настоящая жилка журналиста: правда или смерть.