– Час назад мне позвонили с капэ полка, - заговорил Дроздовский четко. - Как известно, положение впереди нас неустойчивое. Немцы, вероятно, прорвались, как я понял, в районе шоссе. Вот здесь - правее станицы - на Сталинград. - Он показал на карте, его нервные руки были не совсем чисто вымыты, на узких ногтях - мальчишеские заусеницы. - Но точных данных пока нет. Четыре часа назад из стрелковой дивизии выслана разведка. Это ясно?
– Почти, - ответил Кузнецов, не отрывая взгляда от заусениц на пальцах Дроздовского.
– Почти - это, знаете, лейтенант, мишура и поэзия Тютчева или как там еще… Фета, - сказал Дроздовский. - Слушать далее. В конце ночи, если все будет в порядке, разведка вернется. Ее выход на ориентир - мост. Вот по этой балке, восточное станицы. Это в районе нашей батареи. Предупреждаю: наблюдать и не открывать огня по этому району, даже если начнут немцы. Теперь все понятно?
– Да, - полушепотом проговорил Давлатян.
– Все, - ответил Кузнецов. - Один вопрос: каким образом немцы могут открыть огонь, когда их впереди в станице езде нет?
Глаза Дроздовского окатили его холодком.
– Сейчас нет, а через пять минут не исключено, - произнес он с подозрительностью, точно хотел оценить, был ли этот вопрос Кузнецова сопротивлением его приказу или же вполне естественным уточнением. - Ясно, Кузнецов? Или еще не ясно?
– Теперь - да. - Кузнецов свернул карту.
– Вам, Давлатян?
– Абсолютно, товарищ комбат.
– Можете идти. - Дроздовский выпрямился за столом. - Через час буду на батарее, проверю все.
Командиры взводов вышли. Трое разведчиков из взвода управления, стоявшие около стола, переглядывались, затылками ощущая присутствие здесь Зои, понимали, что в блиндаже они сейчас лишние, пора идти на НП. Но, против обыкновения, Дроздовский не торопил их, молча всматривался в незримую точку перед собой.
– Разрешите идти на энпэ, товарищ лейтенант?
– Идите. И вы. - Он кивнул связисту. - Передайте Голованову - ровики копать в полный профиль. Ступайте.
Пока я здесь, дежурить у аппарата нет смысла. Когда потребуетесь - вызову.
Распахнутая в темноту, проскрипела, закрылась дверь, протопали по берегу шаги разведчиков и связиста, отдаляясь, канули в безмолвную пустынность ночи.
– Как тихо стало! - сказала Зоя и вздохнула. - Слышишь, фитиль трещит?..
Теперь они были вдвоем в этой блиндажной тишине, сдавленной толщей земли, в теплых волнах нагретого печкой воздуха, с звенящим потрескиванием фитиля в накаленной лампе. Не отвечая, Дроздовский все всматривался в незримую точку перед собой, и бледное тонкое лицо его становилось внимательным и злым. Он вдруг проговорил, неприязненно отсекая слова: