Фролов отошел от окна и, заложив руки за солдатский ремень, стал медленно прохаживаться по кабинету. И хотя в кабинете стало темно, Фролов не зажигал света. Прикуривал одну от другой тощенькие папиросы. Думал.
Значит, Киевский центр… О его существовании чекисты догадывались давно. Чувствовали, что он есть, что он где-то рядом, продуманно законспирированный, укрывшийся за толстыми стенами богатых особняков, мещанских домишек, за тяжелыми гардинами окон домов, подслеповатых, с виду безобидных хаток на тихих городских окраинах. Как зверь перед прыжком, враг копил силы и только время от времени, как бы пробуя их, давал о себе знать то взрывом, то поджогом, то убийством из-за угла. Но чекисты понимали, что все это не главное, что единичные случаи, быть может специально рассчитанные на то, чтобы распылить их силы на мелочи и за этими мелочами скрыть то главное, что готовилось, что висело в воздухе, чувствовалось в наэлектризованной обманчивой тишине. Сколько раз чекистам казалось: вот-вот они ухватятся за нить, которая приведет к самому гнезду заговорщиков. И каждый раз эта нить оказывалась непрочной, обрывалась, оставляя в руках клочки каких-то сведений, событий, имен. Но всего этого было слишком мало для того, чтобы добраться до сердца заговора.
Вот уже несколько дней Фролов казнил себя за оплошность с Загладиным. Не понял сразу, насколько это серьезно. Не допросил сам, доверил все Красильникову. В результате еще одно подтверждение существования крупного антисоветского заговора – и ничего больше.
Размышляя над донесением Кольцова о ювелире, Фролов понимал, какой отчетливой логики, продуманности и осторожной изворотливости потребует проверка этих сведений. Он чувствовал, что благодаря Кольцову держит в руках самую главную нить, но как ко всему этому подступиться, еще не знал. Вот и морил себя табачным дымом, нервно вышагивал по кабинету, сопоставлял факты, размышлял.
…Половину следующего дня Красильников занимался выявлением проживающих в Киеве ювелиров. Пришел к Фролову в кабинет только после обеда, присел, положил на колени фуражку и, отчего-то тяжело вздохнув, пригладил седеющие волосы.
– Ну так сколько ювелиров осталось в Киеве? – приступил к делу Фролов.
– Вроде двадцать семь. По реестру шестнадцатого года было шестьдесят два, но которые померли, которые драпанули, – стал обстоятельно докладывать Красильников, положив перед Фроловым исписанный крупными каракулями список.
Фролов стал внимательно просматривать фамилию за фамилией и тихо, похоже сам с собой, разговаривать.