В раскрытые окна с улицы неутомимо вливалось солнце, наполняя комнату веселым светом, матово блестели в пирамиде стволы винтовок, отсвечивал золотом большой надраенный медный чайник.
Четверо красноармейцев за столом играли в домино. На нарах, прикрыв глаза от солнечного света кто фуражкой, а кто и просто рукой, спали еще несколько красноармейцев. Один сидел в нижней рубашке и пришивал к гимнастерке пуговицу.
– Входи, входи, – добродушно подтолкнул Красильников Юру и обратился к красноармейцам: – Пусть мальчонка пока тут у вас посидит.
– Это как? – перекусывая нитку, спросил красноармеец в нижней рубахе.
– Под охраной его, что ли, держать? Или он сам по себе?
– Да нет! Скажешь тоже – под охраной. Сам по себе…
Чаю ему дайте! – Красильников порылся в кармане бушлата, достал кусок сахару, стыдливо сунул его Юре в руку и тут же вышел.
…В полдень Лацис вызвал к себе Фролова с докладом. Слушал не перебивая, ни на миг не спуская с докладчика прямого, заинтересованного взгляда. Он по привычке стоял у окна, и за его плечами виднелось широкое, разливное украинское небо и луковки собора, так похожие на этом фоне на созревшие каштаны…
– Сперанский – один из руководителей заговора, – докладывал Фролов. – В прошлом – кадровый офицер. Вот… нашли при обыске… – Он положил на стол несколько фотографий. – Бывший председатель местного союза офицеров. Убежденнейший монархист.
– Что показывает? – Лацис прислонился спиной к подоконнику и весь напрягся в ожидании.
– От показаний отказался! – Фролов грустно усмехнулся.
На столе лежали фотографии. Лацис стал неторопливо их рассматривать… Вот еще совсем молодой и бравый Викентий Павлович в новенькой офицерской форме картинно стоит, опираясь на эфес шашки… А вот групповая фотография: он – в центре – уже с внушительным лицом и строгим обличьем. На третьей фотографии он же, по-гвардейски вытянувшись, с восторженно-оторопелым выражением лица, стоял возле кресла, в котором сидел полковник. Это был полковник Львов.
Фотографии – тоже свидетели. Они давали показания, нужно было только внимательно всмотреться в них. И эти показания были против их хозяина, они говорили красноречиво о нем как о человеке заурядном и самовлюбленном. Такие люди обыкновенно упрямы.
– А вы его пока не трогайте, – небрежно бросив на стол фотографии, посоветовал Лацис. – Пусть денек потомится. Глядишь, разговорчивее станет. Такая порода больше всего боится неизвестности.
– Денек?.. Да за денек они могут такого натворить!..
– Умение ждать – тоже немалая чекистская наука, Петр Тимофеевич, – мягко заметил Лацис и обнял Фролова за плечи.