«Вот даже как! – с удовлетворением подумал Ковалевский. – Серьезно, в высшей степени серьезно!»
Деникин продолжал еще что-то читать, а Ковалевский явственно представил себе весь размах работы по подготовке к летне-осенней военной компании, участвовать в которой ему казалось теперь не только необходимым, то и почетным. И он был искренним, когда в завершение разговора сказал то, чего так ожидал от него, так добивался Деникин:
– Постараюсь оправдать доверие, мне оказанное, ваше превосходительство!..
Два дня спустя Ковалевский добрался наконец из Ехатеринодара в Харцизск и из одного вагона переселился в другой – в штабной салон-вагон. С раздражением подумал о том, что полжизни провел в вагонной скученности: диван, кресла, письменный стол и еще стол с ворохом карт занимали почти все пространство. Но до сих пор он просто не замечал эту тесноту, отвыкнув за годы войны от просторных кабинетов.
Штабной поезд стоял в тупике. Изредка тяжело вздыхал паровоз – приказано было держать его под парами. С часу на час здесь ждали добрых вестей от генерала Бедобородова, дивизия которого неделю назад двинулась из-под Луганска на Бахмут. Однако наступление развивалось совсем не так, как первоначально предполагал командующий, и оттого он нервничал.
Унылые станционные постройки Харнизска, затянутые завесой знойной пыли, навевали тоску. Бархатные шторки на зеркальных окнах вагона были задернуты до половины, и выше их видно было медленно расхаживающего часового. От пота и пыли лицо солдата потемнело, казалось заплаканным, гимнастерка топорщилась, фуражка потеряла форму. Но вдруг он заметил в окне генерала – и перешел на чеканный строевой шаг.
Ковалевский отошел от окна, подумал: «Пустое это – вышагивать перед вагоном, а вот от окопа к окопу сколько еще шагать придется?»
Опять представилось огромное пространство до Москвы, которое придется преодолевать с упорными каждодневными боями. Он уже убедился: легких побед в схватке с большевиками не предвидится – и был не в силах постичь природу упорства наспех собранного, необученного, плохо вооруженного войска.
Чутье опытного тактика подсказывало генералу Ковалевскому: медлить нельзя; Деникин хоть и выскочка, но прав, настаивая на незамедлительном походе на Москву. Отчетливо проявилась мысль: прав прежде всего потому, что всему белому движению надо дать конкретную, наиважнейшую цель.
Но он знал и другое: его армии противостоят те самые солдаты, которые шли на штурм Карпат, те самые, что мечтали о земле и, получив ее в руки, никому теперь не отдадут.