В памяти всплывали давние-давние, еще неясные воспоминания и убегали от него – разлетались, как птицы, – и ни на одном он не мог сосредоточиться, ни одно не мог догнать, остановить…
Но вдруг от вспыхнувшей догадки часто забилось сердце.
Он встал в полосе света, падавшем от неприкрытой до конца двери, растерянный и ошеломленный этой внезапной встречей.
А женщина, словно подслушав это мгновение, слегка обернувшись, заговорила быстро и странно, но все так же четко отделяя слоги, будто отбивала их друг от друга:
– «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими, героями, владеющими городом, территорией и укреплениями херсонесцев…»
– «… я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной гавани… – готовно подхватил Кольцов давно заученные слова и, радостно переведя дыхание, озаренно воскликнул: – Наташа! Вот неожиданность! Нет, это действительно ты? – Женщина, совсем повернувшись, протянула к нему обе руки. Кольцов сжал их и снова так же восторженно повторил: – Наташа? Нет, подумать только, Наташка!
– Я! Я!.. И все это не сон! – растерянно и счастливо пела она по слогам. – Я в себя не могу прийти!.. Да что это мы здесь? Пойдем же… И-дем!..
Она ввела Кольцова в большую комнату, тесно уставленную застекленными шкафами с книгами. И вместе с ярким солнечным светом, лившимся в комнату из двух больших окон, на Кольцова снова нахлынули воспоминания, вспыхивающие мгновенными отчетливыми картинами…
Ослепительно ярко сверкнули на фоне синего моря белые колонны, мелькнуло лицо девочки в тюбетейке, из-под которой торчали вихры коротко остриженных волос…
В одну из своих излюбленных прогулок по берегу моря Павел и дружок его Митенька Ставраки забрели к развалинам старого Херсонеса, долго бродили там и вдруг наткнулись среди мертвых руин на сарайчик и еще на какие-то замысловато-убогие постройки, на вид обитаемые. И как бы в подтверждение этого, яз сарайчика вышел сухощавый мужчина в пенсне, держа на вытянутых руках длинный сосуд с узким горлом. Ребята как завороженные двинулись следом. Безошибочным детским чутьем они почувствовали, что эта встреча сулит им что-то необычное. За сарайчиком на солнцепеке стояли две длинные скамьи, на них в ряд выстроились сосуды, такие же продолговатые, с узкими горлышками, как и тот, который мужчина бережно поставил на скамью. Возле сидела девочка. Она кисточкой осторожно касалась стенок сосуда. На девочке – их ровеснице – были шаровары и выгоревшая майка, вид у нее по тем временам был необычный, но больше всего поразило мальчишек то, что она насвистывала; отчаянно и разухабисто – позавидуешь! – негромко, но отчетливо девочка выводила мелодию «Варяга», и мужчина – теперь он стоял рядом с ней – не удивлялся ничему: ни лихому ее свисту, ни тому, что она делала кисточкой.