– Никак, лихие люди! – Аверьян выбежал из избы с топором в руках. Герасим с пищалью. Никифор схватил стоявшую у дверей увесистую дубину. Гурий взял отцовскую пищаль, зарядил, и, когда вышел на улицу, там была полная суматоха.
Никифор неподалеку от амбара колошматил кого-то, подмяв его под себя. Огромные кулачищи так и ходили. Отец с топором в руке бегал вокруг амбара, дверь которого была настежь распахнута, и к порогу приставлена сучковатая лесина, по ней, видимо, и забрались воры в амбар. Герасим торопился по тропе к реке, преследуя двух чужаков. Видя, что ему их не догнать, он стал на колено, приложился, выстрелил. Гурий присоединился к нему и, разглядев впереди две темные фигуры, тоже выстрелил. Но оба впопыхах промазали. Пыжьян, который вертелся около Герасима, осмелел и после выстрелов пустился с лаем вдогонку бегущим.
Снова зарядили пищали, Гурий сбегал за лыжами. Оба помчались вслед за лихими людьми, но догнать не смогли. На льду чужаков поджидали сани с лошадью. Когда холмогорцы выбежали на дорогу, сани уже были далеко.
Герасим и Гурий вернулись к зимовью. Никифор, успев связать руки вору, вел его к избе. Чужак был избит, на скуле темнел синяк, из носа бежала кровь. Его шапка валялась на снегу.
Отец, приставив лестницу, осматривал амбар. Провиант – вяленая рыба, мороженое лосиное мясо, битая птица – был не тронут. Но все перерыто, все не на месте. Разбойники, видимо, искали шкурки. Но меха поморы выделывали и хранили в избе, в мешках под нарами, а сырые, невыделанные шкурки – в подполье.
Засветили огонь. Отец велел Гурию затопить камелек – в суматохе все выстудили в избе. Гурий щепал лучину и поглядывал на вора.
Мужик среднего роста, непримечательный с виду, с нахальными навыкате глазами стоял посреди избы. Связанные руки – за спиной. Никифор, прислонясь к косяку, сторожил у входа. Герасим хорошенько присмотрелся к незваному гостю и сказал:
– Аверьян, сдается мне, что этого человека мы видали. Не он ли рыбой нас угощал на берегу, когда пришли?.. И нам с Гуркой собаку продавал. Большую, с телка!
Бармин поднес плошку к лицу мужика и удивленно протянул:
– Стреле-е-ец? Вот те и на-а-а…
Это был Лаврушка. С двумя отпетыми головами, дружками-приятелями, он эту зиму решил промышлять не кулемками, а разбоем. Наведывался в зимовья и станы, расположенные по берегам Таза и, высмотрев, где можно поживиться, внезапно нападал на охотников, забирая у них меха. До сих пор ему сходили с рук воровские дела, но на этот раз он попался. Поморы – не остяки и ненцы, которые были запуганы и не всегда умели постоять за себя.