– Фрэнк Синатра, – поправил Данте. – Ты забыл, а я помню.
– Ну-ка, посмотрим на него, – сказал Лоу, вытаскивая свой маленький фонарик и высвечивая им содержимое моей сумки. – Куда он подевался?
– Я… отдал его обратно, – сказал я.
Ложь вырвалась на волю прежде, чем я осознал, зачем она мне понадобилась. Альбом в моей комнате, прислоненный к стене у кровати. Совершенно против правил Бюро.
– Отдал обратно? – переспросил Данте из полутьмы.
– Ложная тревога.
– Чушь, – фыркнул Данте. – Парня либо стерли, либо не стерли.
– Обложка оказалась пустой, – объяснил я.
Провидческая ложь.
– Чушь. Ты встречался с бутлегерами.
– Не следует даже шутить на эту тему, – напомнил я ему. – Шутить о бутлегерах запрещено федеральным законом.
– Я говорю все, что мне, черт возьми, нравится, – ответил Данте, – прошу вашего чертового федерального прощения.
Я не обиделся. Данте всегда такой (или был такой). В любом случае, я из тех, кто лгал и раньше, так что проблем с совестью у меня нет. По работе я должен вести себя дипломатично, так что искажение или легкое изменение действительности не такая уж и редкость. Меня больше занимал вопрос, почему я вытащил альбом из сумки и почему так и не положил его обратно. Ничего подобного раньше не случалось, а работаю я в Бюро с двадцати лет…
Я покончил со здоровой пищей и перешел на жареный сыр. Приятная еда. Я чувствовал себя немного странно.
Первое в тот вечер изъятие, фильм (мир полон фильмов), на Малом Пляже, в комплексе кондоминиумов в восточной части острова. К двери его подвезла женщина в инвалидной коляске. «Беглец», часто мелькавший в новостях в прошлом году, когда его стерли, потому что им, по всем признакам, ознаменовался конец Харрисона Форда. Фильм лежал на куче видеокассет на ее коленях. Женщина в коляске пыталась всучить мне их все и очень расстроилась, когда я сказал, что остальные ничего не стоят. Некоторые удалили лет двадцать назад, самый свежий, вестерн «Бонни и Клайд», уже десять лет как стерт.
Она не просто расстроилась, она разозлилась. Раздраженная – наверное, подходящее слово. Она принялась жаловаться, но я сказал, ей следует благодарить Бога, что я из Отдела удаления, а не принуждения, так как наказание за хранение предметов искусства более чем шестилетней давности уже даже не штраф, а шесть месяцев заключения. Теоретически, конечно: правило вступает в силу только, когда существует подозрение или уверенность в бутлегерстве. Регистрация остается добровольной, и никто не притворяется, что она полная.
Ее моя речь не поразила.
– Заключения? – прокаркала женщина, описывая вокруг меня круги на своей коляске.