– Где тут у вас «кабинет задумчивости для девочек»? – спросила Генри.
Выяснилось, что снаружи и слегка поменьше, чем «кабинет».
Индеец Боб открыл четыре банки консервированного супа (одну для Гомер, которую я приволок с собой), и, пока бульон грелся без огня прямо в банке, он рассказал мне историю Бобов. Она мало чем отличалась от той, что я слышал от последнего Боба.
– Наша жизнь одинока, – говорил Боб. – Вы, возможно, считаете нас бутлегерами, но нам отказали в образовании. Нам гарантировали работу после покупки концессии казино, но кому нужна работа с маленьким заработком? Мы выторговали нечто совсем бесполезное. Иногда с индейцами такое случается. Еще супа?
– Смешно пахнет, – вставила Гомер.
– Немногие Бобы остались в городе, как тот, которого вы называете своим Бобом, другие перебрались в оставшиеся резервации. Некоторые подались в армию. Три Боба служат на авианосце в Средиземном море, на «Дельфине». Никто из нас так и не женился. Как будто мы родились с дырой вместо сердца. Понимаете, о чем я? Незаполненная пустота.
– Я понимаю, о чем вы, – заверил я.
– Им следовало сделать девушек, – продолжал Боб. – А так мы как бы незаконченны с самого начала. Единственный, кто влюбился, – тот, которого вы называете вашим Бобом.
– Влюбился? – спросила вернувшаяся из «кабинета задумчивости для девочек» Генри. – Вы уверены? – Мы все стараемся поддерживать связь, – пояснил Индеец Боб. – Девушка из Бруклина. Александрийка. И вот он наконец, дома. – Я не знала, что он меня любит, – сказала Генри. Несколько вымученных синих птиц появилось на свитере, пока она сидела с повлажневшими глазами над своим чаем. – Я думала, он делает все для Панамы.
– Он даже не знал, как найти Панаму, – напомнил я, и синие птицы исчезли.
После супа Генри свернулась калачиком у маленькой керосиновой плитки и заснула. Вигвам трепетал на ветру, словно парус. Индеец Боб отвел меня вверх по холму на кладбище. Вылинявший деревянный указатель на воротах гласил: «Леса счастливой охоты, дом храбрецов».
– Мы все сюда возвращаемся или пытаемся, – сказал он. – Не спрашивай почему. Может, это заложено в генах. Может, нас так научили. Даже Боб, потерявшийся в море (изначально на «Дельфине» плавали четверо), в конце концов оказался тут. Сейчас здесь четырнадцать полных могил.
У кладбища стояли ворота, но не было ограды. Строгое, печальное и опрятное. И каменистое. Семьдесят семь могил в семь рядов по одиннадцать, на твердом боку холма с видом на пробегающую мимо междуштатную дорогу. Шестьдесят три пустые дыры. Семьдесят семь крестов, все из белого пластика, все с надписью «Роберт Текумзе Легкоступ» с отпечатанной датой рождения (20…) и пустым местом для даты смерти. У четырнадцати пустое место заполнено карандашом.