Из-за шума, производимого обезьянами, Елена Владимировна не услышала его шагов. Она пыталась беседовать с обаятельным гамадрилом на том птичьем сюсюкающем языке, каким люди пользуются для общения с неразумными.
Она увидела Кофи боковым зрением и крикнула:
— Какой милый, правда? Как его зовут?
— Не знаю, Елена Владимировна, — отозвался вождь. — Я по именам пока только тех знаю, кого следует особенно опасаться. Знаю слонов, медведей, тигров и львов. Ну и кобылу знаю, потому что она родила ребенка…
— Ожеребилась, — поправила его педантичная жена полковника.
— Да, ожеребилась.
— Что, мой хорошенький, — обратилась женщина снова к гамадрилу. — Что, мой сладенький.
Ей хотелось сунуть палец в металлическую ячейку сетки обезьянника. Крупный пепельно-серый самец с оливковым оттенком и гривой в виде мантии только этого и ждал. Уж он свой шанс не упустит.
Позади Елены Владимировны что-то громко брякнуло. Это Кофи задел черенком клетку напротив. Женщина на миг оторвалась от красавца гамадрила и обернулась.
— Нет!!! — завизжала она. — Нет!!! Не на…
«Не надо!» — хотела произнести Кондратьева. Но не успела. Четыре стальных зуба пригвоздили ее шею к ячейкам клетки. Изнутри гамадрил тут же стал выдирать когтями ее волосы. Другие обезьяны дико заверещали.
Кофи подождал, пока глаза Елены Владимировны остекленеют. Разжал руки.
Черенок опустился ниже, но кончики зубьев удерживались ячейками металлической сетки. Женщина сохраняла благодаря этому вертикальное положение. Она висела, прибитая за шею вилами.
Кофи сбегал в подсобку за тачкой. Елена Владимировна так и висела на вилах.
Обезьяны сходили с ума от счастья. Вождь повесил себе на плечо дамскую сумочку, ухватил черенок и дернул. Женщина упала на тачку.
Кофи взялся за рукояти и скоро вкатил тело Елены Владимировны в просторный зал, залитый светом люминесцентных ламп. У одной из стен стоял огромный промышленный холодильник. На другой стене в рядок висели раковины.
Пол покрывала разноцветная плитка. Посреди стояли три большие колоды для рубки мяса.
Первым делом Кофи заглянул в портмоне и переложил себе в карман все содержимое: стодолларовую купюру и около четырехсот тысяч рублей. С твердеющей руки вождь едва содрал обручальное кольцо и небольшой платиновый перстень, служивший оправой для удивительной чистоты янтарного камушка. В камушке навсегда замерло неизвестное жителю Африки насекомое. Насекомое растопырило ножки, вытянуло хоботок и словно умоляло: «Выпустите меня отсюда!..»
Кофи стащил с Елены Владимировны всю одежду, стараясь не думать, что раздевает сейчас труп матери своей возлюбленной. Затем вождь с трудом придал телу на колоде позу человека, приговоренного к казни через отсечение головы. «Не забыть про уши, — повторял про себя Кофи Догме, — не забыть про уши…»