Поэтому два последних удара, которые он нанес шатающемуся от потери крови противнику, были не смертельными, но лишающими возможности продолжать поединок: в бедро и в сгиб локтя. Рухнув на колени, галл застонал от боли. Тяжело дыша, Исад, опустив оружие, молча глядел на него. Победа!!! Победа! Победа. Трибуны завертелись перед ним, и он на миг закрыл глаза, чтобы прогнать это наваждение, не потерять равновесие, не рухнуть одним их этих поверженных тел. Ураганный рев зрителей удалился, перерос в какой-то однообразный невнятный гул, назойливый, как писк комара. Усталость навалилась на плечи всеми каменными блоками и медной крышей храма Афины.
Поверженный галл, все так же стоя на коленях, вдруг поднял голову и снова посмотрел на Исада с этим странным выражением. Это было… обожание? восхищение? любовь? С трудом нащупав левой рукой выпавший из правой меч, галл протянул его Исаду.
— Capi gladius meus…miles magnus…
Исад латыни не понял, но протянул руку и принял меч, подозревая, что это какой-то обряд. Синие глаза галла — брата? — искрились восхищением. Это победа. Победа! Победа!!!
Грохот и какофония стадиона ворвались в сознание как море сквозь лопнувшую дамбу. Трибуны бесновались. К нему бежали какие-то люди. Победа! Забыв про раненую руку, подняв над головой оба меча — свой и галла — Исад издал вопль победителя — древний, как сама победа…
Служители стадиона остановились, глядя на него со смесью восторга и страха. Один, совсем молодой мальчишка, бросился было к нему, намереваясь куском полотна вытереть кровь, струившуюся из раны на боку по ребрам и ногам. Исад отнял у него ткань и крепко обвязал вокруг туловища. Затем, бросив последний взгляд на коленопреклоненного галла, он повернулся к выбежавшей на поле процессии одетых в белое эфебов. Они с громкими поздравлениями и песнопениями водрузили ему на голову венок и, подняв на плечи, торжественно понесли к лестнице Победителей.
Таким он навсегда отпечатался в сознании Крикса: окровавленным, бледным, вознесенным над ликующей толпой.
Зрители что-то кричали, бросали ему цветы и разноцветные ленты. Глашатаи орали во всю мощь своих легких, но их никто не слушал. Музыканты, плюнув на мелодичность, извлекали из своих инструментов максимально громкие звуки. Их перекрывали визгом нарядные, раскрасневшиеся женщины, каждая из которых отдала бы сейчас за ночь с Исадом половину жизни.
Перед ложей магистратов его опустили на землю. По обычаю он должен был вручить победный венок правителю родного города и принять из его уст поздравления и награду. Исад стоял, глядя на пестрое скопище знати, молча принимая оплаченную кровью овацию. Аплодировал даже римлянин Марцеллин. Впрочем, побагровевшее лицо, набухшие кровью прожилки глаз и нервная резкость движений выдавали его некоторую неискренность.