Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.
— Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, — предложил он и принялся расстегивать рубашку.
Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.
В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.
Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.
— Не надо, — тихо проговорила Элисон, — здесь некому подглядывать.
Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.
Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Очень.
Майкл снял последнее, что на нем оставалось — коричневые носки, — и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.
— Что это? — спросил он, тяжело дыша.
— Распятие.
— Вижу. Откуда оно у тебя? Элисон перевела дыхание.
— Из комнаты моего отца.
— Не знал, что ты католичка.
— Разве?
Он покачал головой.
— И давно?
— Всю жизнь. — Элисон помолчала, щурясь на свет ночника, затем протянула руку и выключила его. — Тебе обязательно разговаривать со мной при свете?
— Элисон, ты никогда… Она не дала ему договорить:
— Последние несколько лет я почти отошла от всего этого. Совсем отошла.
— Это очевидно.
— Но в детстве я верила.
— А почему перестала?
— Майкл, прекрати. Поговорим на эту тему потом.
Он решительно замотал головой, снова включил свет и повторил свой вопрос.
— Давай так: я просто утратила веру, — сказала она, прекрасно Понимая, что такой ответ не устроит его. Она глубоко вздохнула.
— Это как-то связано с тем, что ты ушла из дома?
— Нет. — Элисон пыталась держать себя в руках, но раздражение прорывалось наружу.
— Не идет тебе это, — произнес Майкл, помолчав. Она прижала распятие к губам.
— По-моему, оно очень красивое.
— Оно-то красивое. Католичество тебе не идет.
— Почему бы не предоставить мне самой судить об этом?
— Я лишь высказываю свое мнение.
— Ты просто не можешь допустить существование чего бы то ни было, что чуждо тебе!
— Ты сама не веришь в то, что говоришь!
— Да это ясно как день!
— Я с пониманием отношусь к любой религии. Но если память мне не изменяет, ты была убежденной атеисткой.