Удар по щеке на мгновение ошеломил Вайса. Рука его непроизвольно легла на кобуру пистолета, но он быстро овладел собой. Улыбнулся. Улыбнулся без всякого внутреннего усилия, ибо он хотел, чтобы Генрих каким-либо образом отреагировал на его слова, всем сердцем, волей, разумом стремился к этому, ждал этого, надеясь, что не все еще потеряно. И какой бы ценой ему ни пришлось заплатить за свое открытие, он шел к цели упорно, методично, расчетливо, правда не предполагая, что именно пощечиной увенчается его поиск. Пожалуй, можно было не прибегать к такой крайности, чтобы заставить Генриха раскрыть то человеческое, что в нем еще сохранилось. И все же это, в конце концов, не промах, а удача. И теперь нужно только подумать, как правильно ею воспользоваться.
Глядя Генриху в глаза, Иоганн сказал официальным тоном:
— Господин Шварцкопф, вы оскорбили меня как офицера. Вы, конечно, понимаете, что такое честь мундира и как ее защищают?
— Ты хочешь стреляться со мной? — насмешливо спросил Генрих. — Пожалуйста!
— Еще что! — сказал Вайс. — Я не желаю, чтобы меня судили военным судом.
— Так что тебе угодно?
— Ты хорошо играл в шахматы, — задумчиво сказал Вайс. — Если не разучился, может, соблаговолишь сыграть со мной?
— Зачем?
— Проигравший расплатится жизнью. Способ — по собственному усмотрению. Только и всего.
— Я согласен, — не колеблясь объявил Генрих.
— Отлично! — с излишней горячностью воскликнул Вайс.
— Ты что, думаешь, за шахматами мы помиримся? — подозрительно посмотрел на Вайса Генрих.
— Нет! — решительно отрезал Вайс. — Ни в коем случае. Но только, знаешь, давай до турнира забудем о том, что произошло сейчас между нами. Попробуем быть волевыми парнями, а? Мне это будет труднее сделать, чем тебе. Но я постараюсь на время забыть об оскорблении.
— Надолго?
— Завтра вечером будем играть.
— Почему не сегодня?
— Если ты настаиваешь...
— Хорошо, до завтра, — сухо сказал Генрих и тут же гневно добавил: — Но запомни: если ты собираешься простить мне пощечину, то я не собираюсь прощать тебе твои слова! Итак, до завтра.
И Генрих хотел встать. Но Вайс движением руки удержал его.
— А почему нам не побыть сейчас вместе? Ты что, боишься меня?
— Вот еще! — пренебрежительно отозвался Генрих. — Это ты струсил, не застрелил меня сразу же, на месте.
— Так же, как струсил ты и не застрелил меня, — огрызнулся Вайс. — А теперь боишься, что, побыв со мной, размякнешь и будешь просить прощения.
— Никогда! — решительно сказал Генрих.
— Ну, тогда давай выпьем, — предложил Вайс, — и поговорим просто так, о чем-нибудь другом. За шахматами нам придется молчать, а потом один из нас умолкнет навечно.