— Да, — живо сказал Вайс. — Я не сомневаюсь, что на Беркаерштрассе есть люди, которые не только думают так же, как и вы, но и располагают соответствующей техникой, чтобы осуществить этот план. — И похвастал: — В «штабе Вали» у нас изумительные мастера: безукоризненно изготавливают любые фальшивки. Но, знаете, почему-то наши агенты все-таки предпочитали подлинные документы: они надежнее.
Иоганн понимал, что словоохотливость Каролины объясняется не одним только желанием показать свое превосходство над ним. Ее пугает зловещее зарево бомбежки, она взвинчена до истерики и, чтобы сохранить видимость самообладания, говорит без умолку, пытаясь заглушить страх звуками собственного голоса. А когда бомбежка кончилась и отменили воздушную тревогу, Каролина, совершенно обессиленная, протянула свою холодную, потную руку Вайсу и боязливо спросила:
— Я, кажется, наболтала вам лишнего?
— Ну что вы! — удивился Иоганн. — Ваши слова свидетельствуют, насколько вы озабочены, поглощены своей работой. И только.
Провожая гостей к машине, Шарлотта спросила Иоганна:
— Неужели вас занимает болтовня Каролины? Я даже не ожидала, что работа наложит на нее такой неприятный отпечаток.
— Просто она разнервничалась, — сказал Вайс.
— Да, — согласилась Шарлотта, — и я тоже. Эти бомбежки скоро всех нас сделают сумасшедшими. — Спросила тихо: — Вы еще придете к вам когданибудь? — Добавила смущенно, вопрошающе ласково глядя на Иоганна своими грустными темно-серыми глазами: — Теперь, когда вы вошли в круг наших знакомых, вы можете приехать к нам один, без Генриха, если он будет занят.
Иоганн кивнул, сел в машину, оглянулся. Шарлотта стояла у низенькой, сплетенной из ветвей калитки, подняв руку в прощальном приветствии.
Прежде чем поделиться с Генрихом своими впечатлениями о семействе Румпфов, Иоганн долго и обстоятельно излагал ему правила и тактику, которым Генрих должен теперь следовать. И поймал себя на том, что говорит с той же отеческой интонацией, которая слышалась обычно в голосе Барышева, когда тот наставлял его самого.
Внезапно Генрих прервал Иоганна:
— А ты знаешь, что отец Каролины умер вовсе не от болезни, а был отравлен?
— Кем?
— Я знаю только, что его отравили.
— Ты увлечен ею?
— Приближаюсь к этому состоянию, — буркнул Генрих. — Но не могу остановиться.
— Видишь ли, — сказал Вайс, — я, например, не считал и не считаю главным, решающим для тебя то, что твой отец был убит фашистами.
— Моим дядей!
— Фашистами, — настойчиво повторил Вайс. — Главным и решающим для тебя было другое. Ты убедился, понял, что не можешь идти с теми, кому сейчас принадлежит власть над немецким народом.