Сложенный из серого кирпича комплекс больницы Майкл Риз протянулся вдоль Эллис-авеню, подобно форту, возведенному на чужой территории. Со двора он был отгорожен от негритянских жилых кварталов лишь Лей-Парком авеню. Центральное здание, построенное в форме широкой буквы W, и два его главных крыла были обращены фасадом к Иллинойскому центральному ипподрому, за которым простиралось озеро. Шестиэтажный больничный комплекс возвышался над прилегающими черными кварталами, застроенными обветшалыми трехэтажными зданиями, прилепленными друг к другу и, казалось, лишь по этой причине еще не разрушившимися. Эта частная больница имела в своем распоряжении достаточно специалистов, чтобы принимать таких пациентов, как Рэйген. Кабинет экстренной помощи был переполнен разного рода людьми с улицы, почти исключительно чернокожими, жертвами драк и стычек, которые были обычным явлением для этих кварталов. Обитатели белого – ирландского квартала Саут-Сайд – тоже были пациентами этой клиники; палаты, где они проходили лечение, располагались на верхних этажах больничного комплекса. Те же чернокожие, которым здесь оказывали первую помощь, затем продолжали лечение в благотворительной клинике Рид Мэндел.
Как только мы внесли на плечах раненого Рэйгена, двое санитаров подхватили его и понесли дальше, в приемное отделение, где его положили на стол для первичного осмотра и задернули за ним занавеску. Я оставил Уолта с дежурным врачом, а сам поспешил вниз, на автостоянку, где мы оставили поврежденный «Линкольн» – с открытыми дверцами и работающим двигателем. Я убрал карабин в багажник; в этом районе города не следовало оставлять оружие на заднем сиденье автомобиля. Впрочем, в каком районе Чикаго это можно было делать?
Из телефонной будки, установленной в больничном коридоре, я в первую очередь позвонил домой Рэйгену. Трубку подняла его жена, Эллен.
– В него стреляли, – сказал я ей, – но он жив. Последовала долгая пауза.
– Где он? – спросила она. Она пыталась говорить спокойно, но чувствовалось, что это ей дается с трудом.
– Майкл Риз, – сказал я.
Она поблагодарила и повесила трубку. Она не стала расспрашивать о подробностях случившегося. У нее будет достаточно времени для этого. Я был плохо знаком с Эллен – я видел ее лишь несколько раз, – но ее нельзя было назвать наивной. Это я точно мог сказать. И она прекрасно понимала, что рано или поздно с Джимом могло случиться подобное.
Затем я позвонил к себе в офис. Было уже довольно поздно – почти семь вечера. Я знал, что моя секретарша, Глэдис Фортунато, уже ушла с работы. Глэдис была исполнительной девушкой, но только до пяти часов вечера. После этого ее мысли уже не были связаны с детективным агентством А-1, и кто мог ее винить за это?