Он слегка улыбнулся, как только мы приблизились к нему, привстал, приветствуя нас, и жестом предложил сесть. Друри, сказав «привет», отправился к бару за пивом для всех нас. Мы с Питером обменялись рукопожатиями. Его пиджак был расстегнут, так что выглядывали два нагана, висевшие с обоих боков на перекрещенных ремнях.
– Это, Пит, самые большие револьверы из всех, которые я когда-либо видел, – сказал я, усаживаясь за стол. Он ухмыльнулся и, вытащив наганы, положил их перед собой. Оба револьвера были никелированными, и, хотя света в зале, где мы сидели, было явно недостаточно, на их металлической поверхности заиграли серебристые блики. Один из револьверов имел перламутровую рукоятку и шестидюймовый ствол, другой – коричневую рукоятку и трехдюймовый ствол.
– Ты по-прежнему таскаешь свою девятимиллиметровую рухлядь? – спросил он, откинувшись на спинку стула.
– Увы, да, – ответил я. – Сентиментальная привязанность.
Он прищурил глаз и направил указательный палец в мою сторону:
– Плохая примета. Это тот самый пистолет, из которого твой отец выстрелил в себя?
– Да.
– Ты носишь его, чтобы быть уверенным, что сам не воспользуешься своей пушкой с такой легкостью?
– Возможно, так. Я бы не хотел, чтобы для меня вопрос жить или умереть решался простым нажатием курка.
– Я вот что скажу тебе, – ответил он, любовно похлопывая перламутровую рукоятку револьвера. – Тебе ничто не должно мешать, когда появится необходимость применять свою пушку. Ты не должен задумываться над тем, стрелять или не стрелять, и вспоминать, что из этого пистолета твой отец когда-то выстрелил в себя. Все это лишнее, Геллер.
– Ты можешь иметь свою точку зрения, Пит. Но я несколько раз бывал в перестрелках и, как видишь, до сих пор жив.
Он, словно не слыша меня, продолжал:
– Это похоже на случай, когда я как-то ехал после службы по 35-й улице. Вместе со своим другом Бобом Чиллером, владельцем похоронного бюро. Я услышал крик и увидел убегавшего парня лет девятнадцати; у него в руке был наган. Я приказал ему остановиться, но он нырнул в переулок; я бросился за ним; он начал стрелять. Я подумал: один черт, со мной этот приятель, значит, работенка ему найдется, кто-нибудь из нас – я или тот парень – станет его клиентом. В общем, этот парнишка заскочил в одну забегаловку и заперся в сортире. Я ему кричу: давай выходи. А он мне: пошел, мол, черномазый. Ну, и мой малыш, – он похлопал револьвер с коричневой рукояткой, – сделал из дверей решето. Парень затих. Ну, я вошел, он был почти готов. Смешная вещь – я его тащу оттуда, вся его грудь в дырках, а он еще продолжает пыхтеть этой своей сигаретой с марихуаной. – Он покачал головой. – Странные люди все-таки!