Кондон засиял, округлив свои румяные щеки, и сказал:
– Я сказал ему: «Джон, полковник Линдберг не так богат. Сейчас трудные времена, депрессия – он не смог собрать еще двадцать тысяч. Но я прямо сейчас могу сходить к этому автомобилю и принести вам пятьдесят тысяч».
Уилсон уронил свою записную книжку и закрыл глаза рукой. Выражение лица Айри оставалось каменным, однако шея покраснела, как раскаленная кочерга. Слим, который, кажется, почувствовал, что совершена большая ошибка, беспокойно заерзал на стуле.
Кондон ничего этого не заметил – он с головы до ног был пропитан самодовольством.
– И Джон сказал: хорошо, полагаю, если мы не можем получить семьдесят, мы возьмем пятьдесят.
– Вы знаете, что вы сделали? – спросил его Айри.
– Ну конечно знаю. Я сберег для полковника Линдберга двадцать тысяч долларов.
– Эх, голова садовая, – сказал Айри.
Кондон прищурился, на лице его появилось простодушно-глупое выражение.
– Я что-нибудь сделал не так?
– В пакете, который вы оставили в машине, – сказал я, – лежали пятидесятидолларовые золотые сертификаты, крупные купюры, которые легко обнаружить. В урне для голосования самые крупные купюры были достоинством в двадцать долларов – они не так бросаются в глаза.
Кондон подумал над этим. Потом собрал все свое достоинство и сказал:
– Будь у меня возможность, я бы снова сделал то же самое, я бы сэкономил для полковника Линдберга даже последний цент, – и он улыбнулся Линди, который ответил ему слабой улыбкой.
Примерно через пятнадцать минут после того, как Кондон двинулся к машине за деньгами, а «кладбищенский Джон» отправился куда-то за бумагой и карандашом (!), они снова встретились в том же месте в «обиталище мертвых». Кондон передал «Джону» урну для голосования с деньгами, а «Джон» передал профессору запечатанный конверт, велев вскрыть его не ранее чем через шесть часов. «Джон» посмотрел на деньги и заявил, что они его устраивают; Кондон пообещал «Джону», что если это «плутовство», то он.
Кондон, если понадобится, эту банду; из-под земли достанет!
Должно быть, это напугало их до смерти.
В то время, когда профессор находился на кладбище, – сказал Линдберг, и Уилсон принялся с большой скоростью записывать его слова, – тот парень коричневом костюме, которого мы видели раньше, прибежал по другой стороне улицы со стороны Уиттемор Авеню. Он снова закрывал лицо платком и, проходя мимо машины, сморкался так громко, что его, наверное, было слышно за квартал.
– Вы видели его лицо? – спросил Айри.
– Издалека, – сказал Линдберг. – Он добежал до одного места на некотором расстоянии от меня и уронил платок – я решил, что это какой-то сигнал.