– Не очень-то вежливо вы с ними обошлись, – сказал Брекинридж.
– Этот профессор либо жулик, либо дурак, – сказал я. – А я не переношу ни тех, ни других.
Брекинридж ничего не сказал на это; мы пошли к дому, кивнув на ходу двум полицейским, с жалким видом стоявшим у угасающего костра.
Полицейский, который ехал на подножке, поставил всех троих у двери, что вела в дом через комнату для слуг. Брекинридж отправил полицейского обратно на его пост и открыл дверь для гостей. Мы собрались в кухне, освещенной лишь маленькой лампой над печкой. Из гостиной примчался непременный Вэхгуш.
– Меня зовут Брекинридж, – громко сказал полковник, пытаясь перекричать непрестанный лай собаки. – Это детектив Геллер из чикагской полиции.
– Чикаго? – спросил Гаглио. – Что вы делаете здесь?
– Это вас не касается, – вежливо ответил я, лягнув пса. – А вот вы сами что здесь делаете, мне это совершенно непонятно.
– Вы чрезвычайно неучтивый молодой человек, детектив Геллер, – сказал Кондон.
– Я всегда такой, когда гости приезжают в два часа утра.
Брекинридж сказал:
– Если вы готовы, полковник Линдберг ожидает встречи с вами.
– Я всегда готов, – с улыбкой сказал Кондон.
Мы прошли через гостиную, от нас не отставал совершенно обезумевший от лая Вэхгуш; если кто и спал в этом доме, то теперь обязательно проснулся. Брекинридж посадил Гаглио и Розенхайна на софу, и пес сразу принялся рычать на них; сложив руки на коленях, они взирали на него испуганными глазами, словно девушки без кавалеров во время кадрили.
Линдберг не сел с ними; он мерил свой кабинет шагами и выглядел изможденнее, чем обычно. Он даже не причесался, его моложавое лицо потемнело от щетины; он был в коричневых брюках и накинутой поверх майки кожаной летной куртке.
– Добрый вечер, полковник Линдберг, – сказал Кондон, с важным видом выступая вперед и протягивая руку, как если бы жаловал медаль. – Я бы узнал вас везде, сэр.
Тем самым Кондон попадал в компанию избранных, включающую все население Соединенных Штатов в возрасте от трех лет и выше.
– Позвольте мне сказать, что все патриоты-американцы благодарны вам за ваши мужество и отвагу... и мы с вами в эти тяжелые для вас минуты.
Линдберг с усилием изобразил на лице улыбку и сказал:
– Доктор Кондон, мне хотелось бы посмотреть на письма, которые вы получили.
– Конечно, сэр. С превеликим удовольствием.
Еще бы не удовольствие – передать письма о выкупе терзаемому мукой отцу.
Линдберг внимательно просмотрел письма и положил их на стол.
– Нейт, – сказал он. – Генри.
Мы подошли к столу и тоже посмотрели на них. Их содержание отражало то, что я уже слышал по телефону, однако орфография, вид и подписи были такими же, как в ранее полученных писем.