– Один из виновных в этом находится здесь.
– Ты говоришь о Дэвисе?
– О нем. О человеке с фиолетовым значком храбрости на подбородке.
– Как он его получил?
– Он заработал его.
– Твоих рук дело?
– Тот, кто стал морским пехотинцем, останется им навсегда.
– Скотина, – сказал Барни, поднимаясь со скамьи. Опираясь о свою деревянную трость, он заковылял к Дэвису и стал честить его от "А" до "Я". Смотреть было приятно.
Я пересел к Кати и спросил ее:
– В чем дело, малышка?
– Вы о чем?
– Ты беспокоишься об этом маленьком паршивце, не так ли?
Кати сжала губы, а затем кивнула.
– Почему? – спросил я.
– Он очень болен, Нат. У него бывают ужасные приступы малярии. Начинаются лихорадка и озноб. И он не может уснуть, а когда засыпает, его преследуют кошмары.
Знакомая история.
– Черт! – сказал я. – А выглядит он хорошо. Посмотри на темные круги у меня под глазами. У него и одного нет.
Моя слабая попытка развеселить ее привела к тому, что Кати едва не разрыдалась.
– У него ужасные головные боли, – продолжала она. – Ему так больно. Я хочу, чтобы Барни отложил свою поездку, но он не сделает этого.
– Так вот почему ты отказалась от участия в съемках. Ты хотела быть с ним рядом, когда ему плохо.
Она кивнула.
– Я боюсь за Барни. Я хочу быть рядом с ним, чтобы присматривать. Ему на самом деле нужно шесть месяцев для того, чтобы полностью выздороветь, Нат но он до того упрям, что и слышать об этом не желает.
– Он – хороший боксер, солнышко. Я думал, ты знаешь.
– Он очень высоко тебя ценит, Нат.
– И я высоко его ценю.
– Может, ты поговоришь с ним.
– Может, поговорю.
Она поцеловала меня в щеку.
Потом Кати улыбнулась и сказала:
– А ведь ты считал меня охотницей за золотом, правда?
– Да. Я был не прав, считая тебя охотницей.
Подошла Салли, держа под руку Барни.
– Я поймала его, когда он стращал прессу, – заявила она. – Так себя не ведут в коктейль-баре, согласен?
– Барни, мне за тебя стыдно, – промолвил я. Салли произнесла:
– Конечно, я не виню тебя. Этот мерзавец из газеты выставил на всеобщее обозрение любовную историю бедного солдата, и все пускают теперь слюни. Кстати, как они раздобыли письма? Они настоящие?
– Думаю, да, – произнес я, не вдаваясь в подробности до тех пор, пока позже мы не оказались в ее постели в маленькой, но роскошной комнате в «Дрейке».
– Так ты хочешь сказать, что некий полицейский детектив тайком взял эти письма, снял с них копии и продал той газете, которая дала за них самую высокую цену? Что же это за полицейский?
– Обычный чикагский, – сказал я. – Послушай-ка, что я тебе расскажу.
И я поведал ей о дневнике. О том, как один состоятельный клиент нанял меня для того, чтобы я изъял из дневника некие скользкие записи о нем. А также о том, как я договорился с одним сержантом полиции который за две тысячи долларов, данных моим клиентом, передал мне дневник, ставший ныне моей собственностью.