Когда она заговорила, ее голос был похож на рычание.
– Где дневник? – спросила она.
– Зачем он тебе нужен?
Издевательская ухмылка.
– С чего я должна тебе это говорить?
– С того, что твой пистолет на полу, а мой нацелен в твою хорошенькую головку. Она подняла брови.
– Так значит, ты хочешь знать, зачем мне нужен дневник?
– Да, я хочу знать.
Кровь медленно текла из ее раны.
– У нее был спрятан миллион. Даже больше чем миллион.
– И в дневнике был ответ на вопрос, где она его прячет?
Короткий кивок.
– Да, в дневнике есть ответ.
– Я читал его, леди. Там не было никакого ответа.
Она широко открыла глаза.
– Он там есть! В дневнике!
– Не думаю.
Оливия сощурила глаза.
– Если это не написано прямо, значит, там есть ключ, возможно, он спрятан внутри. Хоть что-то!
– Откуда такая уверенность?
Трепещущие ноздри.
– Эстелл сказала нам, что это в дневнике.
– Когда?
Ухмылка.
– Перед смертью.
Прогромыхала железная дорога. Мне пришлось кричать, чтобы она услышала меня, но я прокричал:
– Так это ты убила ее? Черт! Ты – маленькая сука! Ты и твой муж убили ее! А где этот подонок?
Ответом мне послужили выстрелы из пистолета – четыре коротких хлопка перекрыли шум железной дороги. Стреляли из-за двери моего кабинета. Все еще стоя в коридоре, я выстрелил. На меня полетел град осколков.
Я стоял, собираясь выстрелить еще раз, но он нырнул обратно в мой кабинет.
Его жена не смогла этого сделать. Не обращая внимания на рану в плече, она потянулась за своим пистолетом, лежавшим на полу. Ее окровавленная рука уже дотронулась до пистолета, когда я послал пулю в ее голову.
Я нырнул в выбитое в стекле отверстие и упал на диван; подо мной хрустели осколки стекла, в ушах стоял грохот железной дороги. И я увидел его: он стоял в дверном проеме, держа в руках большой пистолет. Это был большой человек в толстом свитере и брюках, и он был похож на Сонни Голдстоуна, только это был не Сонни – это был ее муж, Джон Борджиа. Его покрытое оспинами лицо дернулось, когда он увидел свою красавицу-жену на полу с головой, разбитой, как кровавое яйцо.
– Ты убил ее! – вскричал Борджиа. Он был возмущен. Теперь его лицо стало белым, и он принялся стрелять в меня, но я уже сполз с дивана и сделал то, чего он никак от меня не ожидал: я направился прямо к нему и оказался рядом с ним прежде, чем он успел это понять. И я стрелял в него и стрелял, говоря:
– С кем, мать твою, вы думали, имеете дело? – Я выстрелил еще несколько раз. – С кем, мать твою, вы думали, имеете дело? – И вновь я стрелял.
Борджиа упал навзничь. Он шлепнулся с глухим стуком. Из пяти опаленных по краям ран на его груди и животе медленно струились пять ручейков крови.