Он поднял свою трехлетнюю дочку, посадил ее к себе на колени и крепко обнял. Он прижимал к сердцу это маленькое существо, в котором его глаза не находили ни одного изъяна, существо, которое неким чудесным образом сотворил он сам. При этом он старался не думать о ее матери, Сарле, женщине, которую он любил и которая пыталась убить его. Нет, он не станет ее вспоминать, особенно сейчас, сразу после того, как ему привиделся этот сон, из-за которого его сердце все еще стучит как бешеное, а подмышки чешутся от обильного пота.
Кири чмокнула отца в подбородок, обвила худенькими ручками его шею и сжала ее изо всех своих силенок, а потом хихикнула – и Клив наконец полностью опамятовался. Да, ему просто-напросто приснился необычный сон, только и всего.
– Я дала пинка Харальду, – сказала Кири. – Он сказал, что не разрешает мне брать его меч. Он сказал, что я девчонка и не мое дело учиться убивать мужчин. Тогда я сказала ему, что он не мужчина, а всего-навсего сопливый мальчишка. Тут он покраснел как рак и обозвал меня плохим словом, вот я и дала ему пинка.
– А ты помнишь это слово – то, которым обозвал тебя Харальд?
Она покачала головой. Клив улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, однако сердце его болезненно сжалось. Он не сможет вечно скрывать от нее правду. Дети слышат разговоры взрослых, а взрослые иногда говорят о том, что было три года назад, говорят о Сарле и при этом искоса посматривают на Кири, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Она похожа только на него, похожа во всем. Но другие все равно пытаются найти в ней черты Сарлы.
Он еще крепче прижал к себе дочь. Как же он любил ее! Она была прекрасна, ее маленькое тельце было совершенно, а личико так красиво, что когда-нибудь при одном виде ее мужчины наверняка будут терять голову. Однако с самых первых месяцев жизни Кири предпочитала хвататься за отцовский нож, а не за тряпичную куклу, которую сделала для нее тетя Ларен. Перед сном Клив сам клал тряпичную куклу в кроватку дочери, чтобы Ларен не чувствовала себя обиженной.
Обращаясь к уснувшей в его объятиях Кири, он прошептал:
– Мне снилась земля, которая на первый взгляд не очень отличается от Норвегии, и все же она совсем другая – я это знаю. Там стоял легкий жемчужный туман, удивительный, ласкающий кожу, и цвели желтые и лиловые цветы. Я знаю: в том краю они растут повсюду, не только в том месте, которое привиделось мне во сне. Я помню эту землю, я узнал ее. И мне было страшно, так страшно, как никогда в жизни…
Он замолчал. Ему не хотелось говорить об этом вслух. Да, сон напугал его, очень напугал. В нем он каким-то непонятным образом был и в то же время не был самим собой…