— Можно?
— Да, — решительно сказал Бан. — Леанор проведет тебя в твою комнату, приготовит все для купания и даст одежду.
Он хлопнул в ладоши, и в дверь вошла первая арфистка. Вероятно, это и была Леанор.
Я находился во дворце, полном света и красоты, где все время звучала музыка, где со священным трепетом относились к поэзии, я был очарован его обитателями. Мне казалось, что эти люди — посланцы другого мира и явились из иного времени.
Вскоре я встретил Ланселота.
* * *
— Ты еще мальчишка, — сказал мне Ланселот.
— Это правда, лорд, — охотно согласился я, занятый омаром, пропитанным растопленным маслом. Не думаю, чтобы до или после мне приходилось пробовать нечто подобное.
— Артур оскорбляет нас, посылая мальчишку, — продолжал Ланселот.
— Это неправда, лорд, — сказал я, вытирая замасленные губы.
— Ты утверждаешь, что я лжец? — нахмурился Ланселот, наследный принц Беноика.
— Я утверждаю, лорд, что ты ошибаешься.
— Шестьдесят человек! — фыркнул он. — Это все, что Артур мог прислать?
— Да, лорд, — спокойно ответил я.
— Шестьдесят человек под предводительством мальчишки, — презрительно скривился Ланселот.
Он был всего лишь на год или два старше меня, но напускал на себя вид утомленного и умудренного жизнью взрослого человека. Высокий, хорошо сложенный, узколицый и темноглазый, принц был очень красив. Его неотразимая мужественность чем-то напоминала женственную притягательность Гвиневеры, но в остром взгляде Ланселота ощущалось что-то змеиное. В его густых черных кудрях, щедро намасленных, матово поблескивали золотые гребни, а тщательно расчесанные и аккуратно подстриженные борода и усы источали запах лаванды. Таких красавцев я еще не видел, и, что хуже, он знал, что необыкновенно хорош, и я проникся к нему неприязнью с первого взгляда. Мы встретились в пиршественном зале Бана. Здешняя роскошь поразила меня. Мраморные колонны, белые занавески, сквозь которые туманно просвечивало сверкающее море, гладкие, выбеленные известью стены, на которых были изображены боги, богини и сказочные животные. Вдоль стен стояли стражники и слуги. Зал был освещен мириадами маленьких бронзовых чаш, где плавали утопленные в жир фитили, а толстые, пчелиного воска свечи ярко пылали на длинных столах, покрытых белой материей. Я запятнал одну из них капающим с мяса маслом, пролил его и на непривычную тогу, надетую на меня по прихоти короля Бана.
Еда мне пришлась по вкусу, но собравшиеся за столом не нравились. Я бы, пожалуй, поговорил с отцом Кельвином, однако он хмурился, раздражаясь на одного из трех поэтов, сидящих рядом. Все они были членами устроенного Баном кружка fill. Меня посадили в конце стола неподалеку от Ланселота. Королева Элейна, сидевшая по правую руку от мужа, пыталась защитить поэтов от едких нападок отца Кельвина. Наблюдать за их перепалкой было гораздо забавнее, чем вести мучительную беседу с надменным Ланселотом.