Галахад, несмотря на наше отчаянное положение, просто светился от счастья. И все оттого, что с ним теперь была Леанор, арфистка, которую я впервые увидел два года назад и в тяге к которой мне признался Галахад. Это была та самая изнасилованная Ланселотом девушка. Они с Галахадом ютились в углу склада. С каждым из нас жили женщины. Все мы понимали безнадежность своего положения, тяготились этим и потому в ожидании неминуемой смерти спешили взять от жизни все, что могли. Женщины наравне с нами стояли в карауле, зашвыривали камнями франков, когда те пытались разрушить наши жалкие ловушки для рыб. У нас давно остались лишь те копья, что мы принесли с собой в Беноик и берегли для последней, главной битвы. Наши лучники не имели даже стрел и довольствовались залетавшими к нам метательными снарядами и дротиками франков, но, по мере того как насыпная дорога приближалась к стенам города и франки могли стрелять почти беспрестанно, запас вражеских стрел увеличивался. У самого края своей дороги франки устроили передвижную защитную стену, и их лучники не давали теперь высунуться защитникам главных ворот. Дорога дошла уже до постоянно сухой отмели, и мы со дня на день ожидали штурма.
Было начало лета. Полнолуние увеличивало силу приливов, и большую часть времени насыпная дорога франков оставалась под водой, но отливы обнажали обширную песчаную равнину, окружавшую Инис Требс, и франки беспрепятственно подходили под самые стены. Их барабаны теперь звучали беспрестанно, а уши наши были забиты угрозами и руганью обнаглевших врагов. Однажды они устроили прямо на виду у нас безобразную оргию. На берегу разожгли большие костры, пригнали к насыпной дороге целую колонну рабов и одного за другим всех пленников обезглавили. Рабы были бриттами, у некоторых в Инис Требсе оставались родственники, наблюдавшие за этим варварством с городских стен. Горевшие жаждой мщения, они рвались за пределы города в тщетной надежде освободить несчастных женщин и детей, франки ожидали нападения и выстроили неприступный заслон из щитов, но люди Инис Требса, обезумевшие от гнева, кинулись в атаку. Среди них был и Блайддиг. Он погиб, сраженный франкским копьем. Мы, думнонийцы, наблюдали, как горстка оставшихся в живых мчалась под защиту городских стен. А что нам оставалось делать? Добавить свои тела к горе мертвецов? С трупа Блайддига содрали кожу, выпотрошили его и насадили на кол, воткнутый у края насыпной дороги, и мы вынуждены были смотреть на этот ужас до начала прилива. Но и на следующее утро, когда вода отхлынула, мы снова увидели просоленные морем останки несчастного Блайддига, разрываемые жадными чайками.