— Кто бы не захотел? — тихо произнес Иссу.
— Ты видел златокузнеца? — спросил я. Он кивнул.
— Кузнец говорит, что не может сделать глаз раньше, чем через две недели. Он никогда прежде такого не делал и собирается вырезать глаз из мертвеца, чтобы точно угадать величину.
Я заметил, что лучше бы это был глаз ребенка, ибо леди не так уж велика.
— Ты сказал ему, что глаз должен быть полым? — напомнил я.
— Сказал, лорд.
— И хорошо сделал. А теперь, по-моему, собираешься заняться плохим делом — попраздновать Лугназад?
Он весело рассмеялся:
— Да, лорд. Лугназад считался праздником сбора урожая, но для молодежи он был днем плодородия, и безудержные пиры начинались еще накануне ночью.
— Тогда иди. Я побуду тут.
Оставшись один, я занялся устройством шалаша для празднования Лугназада. Мне хотелось чем-нибудь порадовать Нимуэ, хотя пока ей было не до веселья. Первым делом я нарезал ивовой лозы и сплел на берегу ручья нечто вроде большого капюшона, украсив его васильками, маками, цветками воловьих глаз, наперстянки, и все это перевил длинными плетями розовых вьюнков. Такие шалаши делались к празднику по всей Британии, а потом, уже весной, по всей Британии рождались сотни младенцев, зачатых в Лугназад. Весна считалась хорошим временем для рождения ребенка, который приходит в мир накануне летнего изобилия. Впрочем, урожай будущего года напрямую зависел от сражений, которые могли начаться уже после сбора урожая нынешнего.
Нимуэ появилась из хижины как раз в тот момент, когда я вплетал последние цветы в ивовый костяк шалаша.
— Уже Лугназад? — удивилась она.
— Завтра.
Она смущенно засмеялась.
— Никто никогда не сплетал мне шалаша.
— Ты никогда этого и не хотела.
— А теперь хочу, — тихо проговорила она и опустилась на траву с таким радостным лицом, что сердце у меня затрепетало.
Нимуэ прикрыла пустую глазницу кожаной повязкой и надела одно из принесенных служанкой Гиллад платьев. Это было простое коричневое платье рабыни, но ей всегда шли простые вещи. Худая, бледная, она все же сияла чистотой, а на щеках играл легкий румянец.
— Куда девался золотой глаз, не знаю, — печально сказала она, дотрагиваясь до новой повязки.
— Я попросил сделать новый, — успокоил я ее, умолчав о том, что отдал кузнецу последние монетки.
Мне до зарезу нужна была новая схватка, чтобы пополнить отощавший кошелек.
— Есть хочу! — сказала Нимуэ с тем озорством, которое так нравилось мне в ней прежде.
Я кинул несколько березовых веточек на дно горшка, чтобы бульон стал прозрачнее, и поставил его на огонь. Она съела все до капли и блаженно растянулась в шалаше, задумчиво глядя на тихо журчавший ручей. На поверхности воды появилась цепочка пузырей — это проплыла выдра. Я видел ее раньше, эту матерую хищницу, вся шкура которой была испещрена следами когтей и проплешинами шрамов от копий неудачливых охотников. Нимуэ следила за бежавшей дорожкой пузырьков, пока те не исчезли под низко склоненными ветвями ивы, и заговорила.