— Как настроение, товарищ? — с легким сарказмом спросил Гепард. Он держал на коленях тяжелый раздутый рюкзак. Настроение у террориста было отличным.
— Нормальное, — односложно ответил Макс. Никакого определенного плана у него не было. Однако он чувствовал, что замутненное в последнее время сознание проясняется. Не было уже ни головной боли, ни приступов тошноты, ни навязчивого звона в ушах. Макс становился прежним. Не придурковатым, забитым Лапиным, не избалованным сытой британской жизнью Томпсоном, а тренированным Кардановым. Жестким и неудержимым хищником, рефлексы которого, усиленные специальной подготовкой, вполне соответствовали закону джунглей: выживает сильнейший. Тот, кто окажется ловчее, проворнее, профессиональнее. Впрочем, у Карданова не было иллюзий и насчет своих противников. В частности, самого Вахита. Гепард проходил в свое время ту же самую подготовку и считался не меньшим профессионалом. Кому как не Карданову знать этот факт.
— Теперь мы в безопасности. Я не верил, что мы сумеем уйти.
— А я и сейчас не верю, — сказал Гепард. В вертолете было шумно, и им приходилось кричать. — Я никогда ни во что не верю. Тогда не приходится разочаровываться.
Что-то в его голосе показалось Максу неестественным. И вид Гепарда вызывал странные чувства: окаменевшее лицо, лихорадочно блестящие глаза. Может, он сошел с ума? Если всю жизнь заниматься тем, чем занимался Вахит Бекмурзаев, то это вполне ожидаемый финал.
Карданов покосился на Бекмурзаева. Нет, вряд ли. Поведение вполне адекватно, просто у него наблюдается нервный подъем. Вахит верил в себя и свои силы. Он верил в своих людей. И главное — он верил в разрушительную силу портативного ядерного фугаса!
Вертолет набрал нужную высоту, лег на заданный курс, Гуссейнов вернулся в пассажирский отсек.
— Бунт подавлен, — сообщил он и улыбнулся. — Вперед, на Москву!
* * *
— Ты спровоцировал эту войну! Ты! — Приподняв трубку зазвонившего телефона, Каймаченко бросил ее обратно и вновь сфокусировал яростный взор на Лютове.
Бесконечные звонки то от одного человека, то от другого уже не в первый раз прерывали ход их беседы, но Владислав не терял нить разговора и каждый раз возвращался к нему так, будто никакой вынужденной паузы и не было. Это, в свою очередь, нервировало Лютова, но открыто своего неудовольствия шефу он не высказывал.
— Никак не можешь угомониться, Миша? Знаешь, в чем твоя проблема? Ты гребешь под себя. Хотя и чужими руками!
— Почему?!
— Я тебе уже объяснял. Стаховский твой — он говно. И он нас нисколько не интересует. Плюнуть и растереть. — Каймаченко поднялся из-за стола, обошел его и направился было в сторону двери, но в этот момент вновь зазвонил телефон. Он чертыхнулся и повернул обратно.