Колпаков рванул ручку скорости, и машина с ревом вылетела на центральный проспект.
«Надо было догнать его, дать пинка напоследок… Вот сволочь! Так влезть в сложности чужой семьи, найти болевые точки, чтобы в случае необходимости сыграть на них… А приручил Лыкова моими руками. Думает, что я с ним заодно!»
— Стервятник! — вслух сказал он.
«А разве не так? — мысль обожгла, прежде чем он успел ее додумать. — Разве ты. Гена, не заодно с Писаревским, его вальяжным приятелем и прочей нечистью?»
Он вдруг с болезненной ясностью представил, что незаметно для самого себя отошел от старых друзей: Зимина не видел целую вечность, с Окладовым в последнее время как-то не о чем говорить. Гончаров превратился в сугубо официальную фигуру — заведующий кафедрой, не больше. Умер Рогов, считавший его когда-то младшим братишкой.
Исчезли точки соприкосновения интересов с Колодиным, Савчуком, отдалился от Ильи Михайловича Дронова, да что там — от родной матери уехал будто не в другой район, а на противоположную часть земного шара!
Колпаков свернул за угол, миновал маленький заброшенный стадион, по инерции прокатился сквозь проходной двор и заглушил мотор на аккуратном асфальтовом пятачке, примыкающем к тыльной стороне Зеленого парка.
Заперев машину, он быстро прошел к небольшой калитке в старинной чугунной ограде, спрыгнул с низкой каменной лестнички и размашисто зашагал по неуютной, продуваемой ветром пустой аллее. Спортивная фигура и быстрые движения создавали впечатление направленной целеустремленности, и две по-зимнему одетые старушки, секретничающие на лавочке у подъезда, решили, что молодой человек спешит на свидание.
Это было верно лишь отчасти: Колпакова никто не ждал, он шел на свидание с самим собой. Почему желание побыть в одиночестве привело его именно сюда. Колпаков вряд ли смог бы объяснить: какие-то глубокие, запрятанные в подсознании мотивы предпочли многочисленным тихим и безлюдным местечкам родного города бывший «штат Техас».
Он шел к месту, где когда-то находился зловещий пустырь, и возвращался в прошлое. Разве можно было тогда предположить, что грубый и довольно примитивный Гришка станет на определенное время его близким приятелем?
Кулаков тоже думал о Габаеве. Он проводил день как обычно: сидел с несколькими молокососами из своей свиты в полутемном, до тошноты прокуренном баре, слушал тяжелый рок, предупредительно поставленный знакомым барменом для уважаемого гостя, и потягивал через соломинку коктейль, все дорогостоящие компоненты которого были заменены суррогатами — тут бармен был последователен и ни для кого не делал исключений.