Теперь мне стала понятной эта странная дружба. Действительно, после неприбранной, запущенной квартиры, бесконечной кутерьмы пьянок и неразберихи в знакомствах комната Дыминой представлялась Сове тихой, спокойной гаванью, где можно отдохнуть душой, провести время «покультурному» — с магнитофоном, кофе, иностранными журналами и познавательной беседой, где можно высказать все, что тебя волнует, и рассчитывать на сочувствие и добрый совет.
В сущности, те, с кем постоянно общалась Ожогина, вряд ли были способны на нормальный откровенный человеческий разговор. Их интересы замыкались на бутылке, пьяном суррогате любви, особенности общения определялись спецификой алкогольного интеллекта, когда от дружеских лобызаний до мордобития расстояние короче ширины обеденного стола. Какое уж тут душевное участие, заинтересованность в чужой судьбе и сопереживание! А Ожогина, оказывается, нуждалась в таких эмоционально-нравственных категориях. Кто бы мог подумать…
Ведь и поведение, и образ жизни никак не обнаруживали в ней такую потребность.
Казалось, что она полностью довольна своей жизнью, и на работе оставили не слишком настойчивые попытки найти с ней общий язык… А она нашла подругу случайно, далеко за пределами круга своих знакомств, поэтому Дымина и не попадала в поле нашего зрения…
— О чем же она вам рассказывала?
— Да о чем, о жизни своей. Замуж хотела выйти, все у нее женихи: тот — жених, этот — жених. А жених через неделю-другую ручкой сделает «до свидания»
— и вся свадьба. Говорила, что Лешка точно женится, а он тоже куда-то исчез.
— Подождите, это какой Лешка? — перебил я ее.
— Лешка, и все. Сама я его не знаю, один раз видела издалека. Все с Галкиных слов…
— Как же он выглядит?
— Невысокий, плечистый такой, с бакенбардами. На вид молодой, лет двадцати — двадцати трех. Да они-то здесь при чем?
— Узнаете в свое время. — Я достал из папки бланк протокола допроса.
— А сейчас выключите магнитофон и посидите полчаса молча. Можете?
Подписав протокол, Дымина спросила:
— Здесь же только про Ожогину да про Лешу… Значит, не из-за туфель? А я, дура, разболталась… Но я правда не спекулянтка…
— С туфлями пока ничего. Единичный случай без предварительного умысла наживы.
Аморальный проступок, лежащий вне правовой сферы. Иными словами — некрасиво, но пока ненаказуемо. Если, конечно, вы на этом остановитесь. — Я представил эту сцену со стороны и с трудом сдержал улыбку: доблестный оперуполномоченный предостерегает легкомысленную девушку от неосмотрительных поступков. Хоть фотографируй — и на обложку журнала «Человек и закон».