— Нет, теперь уже порядок! Сержант добродушно улыбался.
— У нас здесь порядок, а дальше…
— Что дальше?
— А дальше стреляют. А вы, собственно, куда едете? В Луис?
— В Луис.
Сержант смущенно почесал затылок.
— Не советую. Не проедете.
У него были инструкции никого не пропускать, но он колебался. Полицейские дипломатично молчали и курили. Такие сигареты, которые им подарил Жак, курить им приходилось нечасто — пачка стоила их дневной зарплаты.
И сержант махнул рукой на инструкции.
…На белом камне мелькнула цифра «восемь». Восемь миль до Луиса.
3
Они въехали в предместье Луиса — большую торговую деревню, известную тем, что она была обиталищем преступного мира столицы Гвиании. И в обычное-то время полицейские боялись показываться здесь без оружия поодиночке. Люди исчезали в предместье бесследно, лишь окружающие болота знали их судьбу.
На этот раз деревня была пуста. Лишь длинный хвост машин, стоящих одна за другой, тянулся по шоссе, служившему одновременно и главной деревенской улицей.
Шоферы мирно сидели группами в тени и закусывали. Мальчишки из ближайших домов уже зарабатывали свои пенсы — медяки с дыркой посредине, продавая шоферам ямсовые лепешки с огненной подливой из красного перца. Те, кто был побогаче, потягивали пиво. Победнее — довольствовались пальмовым вином.
Его продавала старуха, сидящая под навесом из пальмовых веток. К одной из опор навеса — шесту потолще — была приколочена дощечка: «Рест-хаус Амбассадор».
Весь «рест-хаус» состоял из навеса, дощечки, старухи и скамейки, на которой она сидела. Да еще двух десятков калебасов, стоящих в тени навеса.
Вино продавалось мисками.
Старуха запускала небольшую эмалированную миску в ведро, покрытое тряпками, болтала руками в вине, чтобы поднять осадок, и затем извлекала миску, полную мутной желтоватой жидкости.
Было жарко, и торговля шла бойко.
Дарамола, посланный Жаком вперед на разведку, вернулся с нерадостной вестью.
— Впереди идет бой! — заявил он торжественно.
— Какой бой? — накинулся на него Жак. — Ты сам видел? Кто с кем воюет?
— Бой идет! — настаивал Дарамола. — А сам я не видел. И никто не видел. Какой дурак под пули полезет?
— Трус, вот ты кто! — выговаривал ему француз. — И за что я тебя держу? — Он обернулся к своим спутникам и развел руками: — На день раз пять собираюсь уволить. — Жак улыбался, но так, чтобы Дарамола не видел его улыбки. Голос его оставался строгим и резким: — Бабник, врун, хвастун! Вы послушайте только его. Один раз мы были с ним в соседней стране, бывшей французской колонии. Так он уверяет своих приятелей, что был в Париже! А теперь выясняется, что он еще и трус!