Я нашел в кухонном шкафчике чистое полотенце, нежно завернул тело своего друга и отнес его в переднюю. Надо будет похоронить его завтра, если завтрашний день настанет обычным порядком. Зарою его за домом — поглубже, чтобы собаки не откопали. После такого не хотелось и думать о еде, но я все же налил себе миску супа и отрезал кусок хлеба.
Поев, я снова уселся за письменный стол и собрал бумаги Росси, аккуратно сложив их обратно в конверт и перевязав. Свою таинственную Книгу Дракона положил сверху, позаботившись, чтобы она не открылась. Прижал сверху своим экземпляром классического германновского «Золотого века Амстердама» — излюбленным чтением с давних пор. Разложил перед собой заметки к диссертации и статейку о купеческих гильдиях в Утрехте, скопированную в библиотеке и так и не прочитанную. Рядом я положил наручные часы и с суеверным чувством отметил, что они показывают без четверти двенадцать. Завтра же, сказал я себе, пойду в библиотеку и прочитаю все, что может вооружить меня на будущее. Не повредит разузнать побольше о серебряных кольях, чесноке и крестиках, раз уж сельская медицина столько веков прописывала против не-умерших эти немудреные средства. По крайней мере, продемонстрирую уважение к традициям. Пока я располагал только советами Росси, однако Росси никогда не подводил меня, если мог помочь. Я взял ручку и склонился над статьей.
Никогда еще мне не бывало так трудно сосредоточиться. Каждым нервом тела я ловил чужое присутствие — если там было присутствие, — словно разум скорее, чем ухо, мог уловить его вкрадчивый шорох за окном. Огромным усилием я перенесся в Амстердам 1690 года. Написал фразу, за ней другую. Четыре минуты до полуночи. «Поискать анекдоты о жизни голландских моряков» — записал я в блокноте. Я задумался о купцах, сбивавшихся в свои, уже тогда древние, гильдии, чтобы выжать все, что можно, из своей жизни и товара, живших день ото дня, руководствуясь незатейливым чувством долга, и жертвовавших часть выручки на больницы для бедняков. Две минуты до полуночи. Я записал имя автора статьи, чтобы посмотреть другие его работы. Записал для памяти: «изучить значение печатного дела для торговли».
Минутная стрелка на циферблате моих часов внезапно дернулась, и я дернулся вместе с ней. Ровно двенадцать часов. Книгопечатание могло сыграть весьма важную роль, рассуждал я, не позволяя себе оглянуться через плечо, особенно, если гильдии владели некоторыми печатными мастерскими. Они могли покупать печатные станки или платить издателям. Как в тех условиях идея свободы печати у голландских интеллектуалов соотносилась с частным владением типографиями? Я по-настоящему заинтересовался и пытался припомнить, попадалось ли мне что-нибудь по первым книгопечатням в Амстердаме и Утрехте. И вдруг я всем телом ощутил разлившуюся в воздухе неподвижную тишину — а потом напряжение прорвалось. Я взглянул на часы: три минуты первого. Я вздохнул спокойно, и перо — забегало по бумаге.