— Потому что если ты не записываешь, то, может быть, стоит записать мне, — сказал он и вернулся к чаепитию.
Я поняла, что больше он ничего не скажет.
Тем же вечером, в скучной гостиничной комнатке рядом с его номером, я начала записывать все, что он успел рассказать мне. Он всегда говорил, что у меня превосходная память — слишком хорошая память, как он иногда замечал.
На следующее утро за завтраком отец сказал, что хочет два-три дня посидеть спокойно. Я с трудом представляла его сидящим спокойно, но вокруг глаз у него снова появились черные круги, и мне хотелось дать ему отдохнуть. Я невольно чувствовала, что с ним что-то не так, что его придавила новая молчаливая тревога. Но мне он сказал только, что соскучился по пляжам Адриатики. Вагон экспресса проносился мимо станций с названиями, написанными латиницей и кириллицей, потом мимо станций с одной кириллицей. Отец научил меня читать новую азбуку, и я развлекалась, пытаясь прочесть на ходу вывески, представлявшиеся мне тайными паролями, способными открыть потайные двери.
Я призналась в своей фантазии отцу, и он улыбнулся. Он сидел, откинувшись на стенку купе и разложив на портфеле книжку, но то и дело отрывался от работы, чтобы выглянуть в окно: то на молодого тракториста, пахавшего поле на маленьком тракторе, то на конную тележку неизвестно с чем, то на старушек, рыхливших и половших грядки в своих огородах. Мы снова ехали на юг, и землю постепенно заливала золотистая зелень. Дальше встали серые скалистые горы и оборвались, открыв слева сияющее море. Отец глубоко вздохнул — радостный вздох, а не замученный полустон, обычный в последнее время.
Мы вышли из поезда в шумном базарном городке, и отец нанял машину, которая должна была провезти нас по крутым изгибам приморской дороги. Мы то и дело выглядывали в окно, чтобы увидеть внизу воду, в густой предвечерней дымке раскинувшуюся до самого горизонта, и по другую сторону — остовы турецких крепостей, круто вздымавшихся к небу.
— Турки держались на этих берегах очень, очень долго, — сказал отец. — Их вторжение сопровождалось всевозможными жестокостями, но правление было довольно терпимым, как свойственно победившим империям — и весьма эффективным. Сотни лет. Земля здесь скудная, но она господствует над морем. Им нужны были бухты и гавани.
Городок, где мы остановились, лежал прямо на море: вдоль причалов бились друг о друга на волнах прибоя рыбацкие лодки. Отцу хотелось поселиться на соседнем островке, и он взмахом руки подозвал лодку, вернее, ее хозяина, старика в сдвинутом на затылок черном берете. Был уже вечер, но воздух оставался теплым, и брызги воды были свежими, но не холодными. Я встала на носу, и склонилась вперед, изображая носовую фигуру корабля.