– Пара рубликов! Пара рубликов! – тянул меня за рукав пожилой голубятник. – Бери, пацан, не прогадаешь!
У одной клетки, где сидели как раз пять монахов, Крендель остановился. Это были не те монахи, но хорошие, молодые, ладные.
– Чего уставился? – сказал Кренделю хозяин, голубятник-грубиян по прозвищу «Широконос».
– А чего? – сказал Крендель.
– А то, – ответил Широконос.
– Ладно, ладно, – сказал Крендель.
– Еще бы, – добавил я.
– Гуляй, гуляй, – сказал Широконос. – Не твои монахи.
– Подумаешь. Поглядеть нельзя.
Мы отошли было в сторону, но Широконос сказал вдогонку:
– Дурак ты, и все. Бублик.
Крендель побагровел.
– Кто бублик? – сказал он и, прищурясь, подскочил к Широконосу.
– Моньку прошляпил – дурак. На Птичьем ищешь – опять дурак.
– Это почему же?
– Кто ж понесет Моньку на Птичий? Здесь его каждая собака знает.
– Куда ж тогда нести?
– Думай. Мозгами.
– Куда? – растерялся Крендель. – Не пойму куда.
Широконос презрительно посмотрел на него и сплюнул:
– В город Карманов.
Крендель позеленел.
Мы и раньше слыхали про город Карманов, но как-то в голову не приходило, что монахи могут туда попасть. А ведь в Карманове тоже был рынок, на котором продавали все, что угодно. Бывали там и голуби, и, как правило, такие голуби, которые «прошли парикмахерскую».
Так уж получается на свете, что не только люди ходят в парикмахерскую. Голубям она бывает порой тоже необходима. К примеру, есть у тебя чистый голубь, но кое-где белоснежную его чистоту нарушают досадные черные или рыжие перья. Значит, этот чистый не так уж чист. Что делать? В парикмахерскую его, а потом – на рынок.
Почти все голубятники – неплохие парикмахеры, но встречаются среди них большие мастера этого дела. В городе Карманове и жил, говорят, голубиный парикмахер «Кожаный». Ему носили ворованных голубей, и он делал им такую прическу, что родной отец не мог узнать.
– Если они в парикмахерской, – задумчиво сказал Крендель, – хана.
– Еще бы, – согласился я.
– А ты помалкивай, – разозлился вдруг Крендель. – Тоже мне знаток. Будешь много болтать – сам отправишься в парикмахерскую. Вон какие патлы отрастил!
Через полчаса мы были уже на вокзале. Здесь толкалось много народу, и мне казалось, что это те же самые люди, которые только что были на Птичьем. Они бросили своих хомяков, схватили лопаты, авоськи и ринулись к поездам.
– Где Бужаниновский? – кричал кто-то.
– А в Тарасовке остановится?
Дачники-огородники, с лейками, сумками, саженцами, закутанными в мешки, толпились у разменных касс, топтались у табло, завивались очередью в три хвоста вокруг мороженого.